Опять преувеличиваю? А может, только так, преувеличивая, и разглядишь что-то по-настоящему?
Впрочем, если я ошибаюсь, сама и расплачиваюсь: и праздники и отчаяние — мои. Всего этого мне перепадает с избытком. Работу свою я, наверно, и люблю больше всего за то, что в ней продолжение материнских забот. Кто там опять подошел к опасному краю?
Я всегда предвкушаю минуту, когда останется позади сумасшедшая гонка в номер и можно будет не спеша придвинуть к себе стопочку только что распечатанных конвертов — дневную порцию писем в наш отдел учащейся молодежи.
«Пишу в первый раз, волнуюсь, если что не так, извините», — почти в каждом письме. Не сразу я поняла, почему это у всех: в первый раз. Потом додумалась. Ведь чаще всего пишут действительно один-единственный раз. Когда не пережить одному и надо на люди со своей обидой или небывалым удивлением. А куда пойдешь в век отдельных квартир и сдержанного проявления чувств?
Я понимаю, что не меня и не Женю имеют в виду, когда выводят «дорогая редакция», а всех, кто читает и пишет в газету. За этими словами видят какой-то высший суд, наделенный безошибочной справедливостью и милосердием. Наверно, это совесть людей. К ней и адресуются.
Но все-таки, если бы не редакция, куда мы ходим на работу каждый день, этот, мудрейший суд не мог бы состояться. Значит, и на меня надеется немного женщина из маленького северного городка, в котором у меня нет ни одного знакомого. Ее письмо уже несколько дней здесь, на моем столе. Я не могу на него сразу ответить. Не знаю, каким становится день и весь мир, когда непоправимую обиду наносит самый любимый человек — единственный сын. Да если кто и пережил такое, можно все равно ничего не понять. Как помочь?
Мне надо представить, что значит остаться совсем одной, без всяких надежд. Пережить и перечувствовать эту чужую жизнь.
Смотрю украдкой на сына, когда он не замечает меня и я ему не нужна в его играх — у него уже есть минуты и часы без меня, отдельные от меня! Не выдерживаю, зову — он бежит с радостной готовностью. Мы еще очень близко. «Я с тобой», — подтверждают родные глаза. Ниточка от меня к нему еще так надежно соединяет нас. А что будет, когда он сможет обходиться без моей заботы?..
У незнакомой мне матери все оборвалось. Крик нестерпимой боли: «Помогите!» Ищу, ведь где-то есть человек, способный врачевать такое. Смотрю с надеждой в лице: «Это не вы?», «Нет, слишком молода и счастлива», «Занят собой», «Сам не перестрадал ничего».
