Он ушел, а в поселке остались хмурые женщины и озорные мальчишки. Завидев нас, женщины вслух сокрушались:
—Чай, голодная зима будет, сколь народу с места сорвано.
Ребятишки поддразнивали:
—Глянь, как ходят, — за руки держатся.
А драться вы умеете?
Что умеет человек шести лет от роду, застигнутый войной посреди городских игр и сказок со счастливым концом?
Его учили быть вежливым и добрым, не класть локти на стол, чистить зубы на ночь. Но во время войны не продают зубных щеток и порошка, а за столом надо покрепче держать свою миску двумя руками, чтобы никто не отнял. Даже сказки становятся другими.
Только добро и зло остаются на своих местах и никогда не меняются ими. Но и это надо заново открыть.
Чем больше лет с тех пор проходит, тем чаще я в тревоге думаю: не забыла ли чего? Где теперь Ромка, Петя, Майя? Кому из них посчастливилось снова увидеть свою маму? Знаю только, что у большинства родители погибли — под бомбами, в еврейских гетто, на фронте.
Всего два-три письма написала я ребятам после того, как папа увез меня из детского дома в Минск. Потом все оборвалось. Когда однажды в коридоре своей школы я встретила вдруг Майю, во мне что-то похолодело, и не знаю, как это вышло, но ноги сами пронесли мимо. Мы только кивнули друг другу, словно увидеться в первый раз после войны — это ничего особенного, обычное для нас дело.
Потом на нашей улице стал мелькать долговязый Володя, тоже детдомовский. Завидев его, я всегда старательно переходила на другую сторону тротуара.
Мы все избегали чего-то, словно по правилам общей игры надо было делать вид, что ничего не произошло, о чем можно было бы вспоминать и говорить.
Оглядываться — вот что мы себе запретили и боялись нечаянно проговориться. Ведь позади осталось наше детское бессилие, крушение всего привычного, понятного. Война разорвала жизнь на две половины. Чтобы соединить их, мы могли только это — не замечать четырех выпавших из нормальной жизни лет, словно их и не было.
Теперь я безуспешно разыскиваю Ольгу Александровну. И как когда-то отцу на его запросы, мне отвечают: такая не значится, не значится...
Недавно всю дорогу с работы домой вспоминала фамилию тети Лели с подшипникового завода. Слава богу, еще вспомнила: Ширяева. Начала торопливо перебирать одно за другим — все ли на месте? Как одинокий хранитель клада, я должна надеяться только на себя и не имею права забыть ни одной подробности. Время от времени проверяю себя: а найду ли еще дорогу по тайным, одной мне известным приметам?
