— Никто лучше вас не справится с этим заданием. Столько раз рисковали, пусть будет в последний. Сын останется здесь, а вы вернетесь в поселок, закончите дело — и сами переберетесь в отряд.
А та, молодая, с добрым лицом, помнит, как в отряд приходил связной и передавал от своего человека в тюрьме, что Марина ничем не выдала себя и, пока не собрали улик и не передали дело в СД, ее можно попытаться освободить. Нужна только большая сумма денег или ценные вещи — для подкупа полицаев. Достали уже и золото. Но как раз в это время Минск был блокирован. Потом партизаны готовились к большой операции, никто не знал, останется ли сам в живых...
Я перевожу глаза с одного лица на другое. Ну что же они не говорят самого главного? Можно пропустить пока все подробности, о них — потом. Нетерпение мое натягивается дрожащей струной.
Но гости ничего не замечают. Струна не выдерживает и обрывается. Как больно. Я вижу только одно. Они пыжили. Прошли по самой кромочке, были рядом с человеком, которого сорвало и потащило в страшную пропасть. Теперь они хотят нас утешить.
Но зачем нам утешения? И гладить по голове не надо! Или они собрались сюда на поминки? Я видела недавно, как сидят за столом после похорон, говорят ласково об умершем...
Не могу слышать. Не верю! Кто-нибудь бросился на помощь, успел, выручил! Они просто не знают всего.
И, сгребая невежливо посуду со стола, я укрываюсь на кухне.
Непримиримость моих пятнадцати лет истолкована взрослыми совсем в другом смысле. Они решили, что слишком засиделись, поздно уже.
— Мы будем хлопотать о награде, — доносится от дверей. — Надо поднять документы... А пенсию на детей вы не получаете? Напрасно, мы могли бы...
Вот и ушли гости. Сумерки. На светлой скатерти расплылось черное пятно от опрокинутой рюмки. Надо закрыть окно. Все-таки еще не лето. Ветер в мае пахнет ледяной водой Балтики. И деревья даже не думают распускаться.
ОТЕЦ
Дров на всю зиму в детском доме не хватало. Около круглых черных печек из железных листов сваливали мешки, туго набитые подсолнечной шелухой. Она горела с воем и свистом, черное железо раскалялось как утюг. Мы засыпали в летней жаре.
А к середине ночи залезали под одеяла с головой. Может, у самой печки тепло еще чувствовалось. Но дальше все заливал морозный воздух от окон.
В одну из таких ночей я проснулась оттого, что совсем закоченели ноги.
Соседние постели белеют сугробами. Так» и чудится снег. Закрываю покрепче глаза и стараюсь согреться мыслями о теплых ботинках. Нам их недавно выдали, такие коричневые с черными шнурками. Но не только ноги — плечи и спину тоже свело от знобящего холода. Он пробирается снизу, сквозь полотно раскладушки, и сверху... На мне одна невесомая простыня!..
