— Знакомьтесь! Мой сосед по школе... Да, Павлик! Колесов здесь, на пароходе! С женою. Призван в армию. Может быть, желаете встретиться? — говорила Женя.
— Сережа здесь? С женой? Любопытно!
— Вас тоже призвали?
— А чем не солдат! Таких сразу же в артиллерию.
Катя прислонилась к его плечу и снова расплакалась.
В это время, очевидно избавившись от жены, к группе подошел Колесов, но вслед за ним шла и она. Колесов не ожидал встретить друга и, увидев Гребнева, пришел в изумление:
— Павлуша! Да ты ли это? А где очки, где шевелюра?
Друзья обнялись, похлопали один другого по спине.
— Я, Сережа. А это вот моя жена. Надеюсь, узнаешь?
— Как же, узнаю! А вот и моя. Будьте знакомы. Вот мы и снова вместе. Нет, позвольте, кого же нет? Ах, этой... «веснушечки» Как же мы изменились! Ехали мальчишками, а стали... семейными, хотел сказать — многосемейными. Было бы и это, да вот помешал немец! А тебя, Павел, не узнать! Раздался в плечах, возмужал, выпрямился. На тебя, я вижу, семейная обстановка хорошо подействовала.
— А на тебя?
— А вот спроси у нее.
— Он у меня трудновоспитуемый, — ответила жена, — придется отдать в школу умственно отсталых...
— Что вы? — удивился Гребнев. — Он был у нас самым способным...
— Смотря на что, — сказала жена. — К семейной жизни неспособен: легко отбивается от дому. Обедает и спит там, где застанет время.
— Брось выдавать семейные тайны, а то и я начну, — отмахнулся Колесов. — Готовить не умеет, тарелки не моет неделями... Вообще — жена для ресторана!
Рудаков отошел к борту корабля. Женя с жадностью наблюдала за Колесовым и его женой. Она и жалела Колесова и в то же время радовалась: «Это тебе урок!»
Колесов взял Гребнева под руку, и они отошли в сторону.
Женщины не знали, что сказать друг другу. Женя заговорила первая:
— Катюша, ты, я вижу, изошла слезами. Разве ими что-нибудь изменишь?
— Я... я его люблю. Он хороший...
— Ну и что ж, — сказала Березовская, — я тоже люблю, но, во-первых, верно, слезами горю не помочь, а во-вторых, временная разлука даже полезна. Война скоро кончится... Я думаю, наши не успеют даже попасть на фронт, как она кончится.
— Я... у меня будет ребенок... как я буду одна...
Катя прислонилась к плечу Жени и снова залилась слезами.
— А вот это уже глупо! — сказала Березовская. — Зачем тебе ребенок? Такая молодая и вдруг ребенок! Какая с ребенком жизнь? Надо пожить по крайней мере до тридцати лет. А так и не распробуешь, какая она жизнь...
— И совсем неглупо, — возразила Женя, обняв подругу. — Не беспокойся, Катюша! Нас остается трое: ты, я, Соня; переведемся в одну школу, и все пойдет хорошо. Мы не дадим тебя в обиду.
