Березовская ушла к мужчинам и втиснулась между ними.
* * *
В августе традиционные учительские совещания носили особый характер. Стоял вопрос о перестройке учебно-воспитательной работы в соответствии с условиями военного времени. Нужно было всех детей охватить обучением, не допустить отсева, нуждающихся обеспечить одеждой, обувью, горячими завтраками.
Явка на совещания была полная; шли и ехали из самых отдаленных школ, используя все средства передвижения: попутный катер, машину, телегу, ульмагу; не останавливали ни бездорожье, ни разливы рек (над краем пронесся тайфун).
Женя была на совещании в том же легком осеннем пальтишке, которое по-прежнему забывала сдавать на вешалку, ходила также решительно и проворно, встряхивая непокорными кудрями, но год и для нее не прошел даром, что-то новое, трудноуловимое появилось в лице: чуть заметные складочки над переносьем, в уголках рта, больше мягкости и меньше задора светилось в глазах.
На совещании она встретилась с подругами — Катей и Соней. Подруги изменились куда больше, чем она. Катя подурнела, что объяснялось ее положением, которое всем бросалось в глаза, и только по-прежнему пышные волосы являлись завидным украшением. Соня, увы, не подросла, но пополнела и дышала здоровьем. Она была довольна собою и своим положением. Все трудности, которые ставила перед нею жизнь, принимала как обычные дела, — такова жизнь, временами нужно идти по бездорожью: в поле может застигнуть ливень, в школе не оказаться дров, в жару неизбежно томиться на нивах; но зато, поработавши, можно с аппетитом поесть и поспать, а подвернется случай — до упаду повеселиться. Поэтому, когда Женя, учитывая положение Кати, предложила всем троим перевестись в одну школу, она подняла ее на смех:
— А что тут особенного! Ну появится малютка, но не в лесу же, а среди людей. У нас в семье было семеро, и мама как-то справлялась. Да меня и люди не отпустят. И сама не хочу. Неудобно же! Люди к тебе всей душою, а ты к ним спиной...
На совещании они садились рядом, держались вместе во время перерывов, вместе ночевали.
Катя была поглощена своей любовью и охотнее всего вспоминала, как они провели с мужем минувшую осень и зиму: учились готовить обеды и ужины, ходили в тайгу, иногда с ночевой, собирали дикий виноград, грибы, орехи, гербарии, коллекции, занимались наблюдениями за погодой, увешали стены квартиры нужным и ненужным. У Сони все было проще и героичнее, но ни она сама, ни окружающие этого не замечали. Иногда не было керосина, и она часами сидела возле полураскрытой печки и готовилась к урокам; иногда печка дымила, и она приоткрывала дверь, выпускала дым, напускала холоду и долго потом не могла согреться; иногда в комнате замерзала вода. А когда заболела сторожиха, она сама топила печи и ходил а к проруби за водой, сама откапывала школу после снежного заноса. Да чего только за зиму не было! Стоит ли об этом говорить! Делали ей предложение, да она отклонила: как это можно? Не успела приехать — уже устраивать свои дела! Ведь нужно было бросать школу: его куда-то перевели. Где бы я теперь скиталась? А тут я как в семье...»
