— Поздно захотели поэзии. У вас трое детей, жена... Стыдились бы. А как вы вчера выступали? Все с душой, а у вас — ни души, ни ума. Не успели сказать, как уже все забыли, что вы такое сказали. До свидания! Иду к жене!.. Берегитесь!
Лысиков отбросил ведра и хотел удержать Женю.
— Глупая! Зачем? От меня все равно не уйдешь...
Первой на пути была квартира Петра Игнатьевича, и Женя сначала зашла к нему. Надо было что-то сказать этому человеку.
Домик учителя был обнесен жиденькой оградой из жердей и хвороста. За оградой лежал небольшой огородик; на земле дозревали тыквы, плети которых лезли на ограду, продолжали висеть тяжелые корзинки подсолнухов, торчали стебли кукурузы, под крышей висели папушки табачных листьев, вязанки лука, красного перца; картофель, фасоль и разная мелочь были убраны. У крыльца и позади домика лежали поленницы дров, заготовленных из тонких сучьев.
Петр Игнатьевич и его старушка жена пили чай.
— Здравствуйте. Шла в один дом, а попала в другой, — сказала Женя. — А у вас хорошо! Все видно — и поселок, и мо«ре, и горы. И огородик просто прелесть. Воображаю, как хорошо тут летом!
— Садитесь, садитесь к столу, — засуетилась старушка. — Мы вас напоим чаем, таким, какого вы ни разу и не пробовали: липовым, с лимонником. И чай и лекарство.
Через минуту Женя по-домашнему сидела за столом. Всегда приветливая к людям, она легко находила среди них свое место.
Посветлел и Петр Игнатьевич — вчерашней суровости не было и следа.
— Место хорошее. Сам выбирал. И видно далеко — это верно! А огород — без этого учителю нельзя. Ему не полагается жить в сорняках. К тому же — земля кормит: своя картошка, свои овощи. Тайга тоже не скупится. Моложе были — собирали свою долю и мы. Теперь собирают люди.
— А что собирают? Виноград? Лысиков приглашает меня за виноградом.
Старики подняли головы.
— Лысиков?! Вот ему-то и не верьте! — сказал Петр Игнатьевич. — Этот мягко стелет, да жестко спать. Вот пусть малость пригреет солнце да обсохнет листва, я вас свожу. Поглядите, какая она, наша тайга.
Через час Женя и старый учитель поднимались по той же дорожке, на которой она недавно объяснялась с Лысиковым.
— В тайге есть все, — говорил Петр Игнатьевич. — Только умей взять. Тут один может с голоду умереть, а другой жить припеваючи. Я тайгу знаю! Моложе был — в гости к ней ходил, а пришли американцы да японцы — на защиту стал, в партизаны пошел...
Рассказ об интервенции, о партизанских делах захватил Женю. Ей представилась суровая картина тех лет: боевые схватки, обветренные, обмороженные люди, заснеженные леса, тревожные дороги и тропы, горящие мосты. В ее глазах образ старого учителя представлялся подлинно богатырским: отстаивал и высокие принципы человеческой морали и родную землю. И тут еще больше окрепло желание помочь товарищу, каким-то образом взять на себя часть и его работы, чем-то помочь и старушке жене, внести в их жизнь какую-то надежду — какую, она и сама еще не знала. Ей казалось странным, что люди живут — как дни доживают, тогда как перед ней столько надежд, она — как птица, летящая навстречу солнцу, а они сидят в ничего не ждут...
