В общежитии, к счастью, Ирины не было. И Дуси тоже. Мая взяла у девушки две пустые бутылки и отправилась за маслом.
Солнце зашло. И в громадной тени, которую вулкан бросал на бухту, еще ярче сверкали сварочные огни «Космонавта». Мая спускалась им навстречу по крутой, темной дороге, даже не глядя под ноги.
«Зачем жить на свете? — спокойно думала она. — Зачем я тащусь с этими липкими бутылками? Зачем этот вулкан, эта бухта? И что я здесь делаю?..»
Все стало автоматическим, как в старом немом кинофильме. Если бы споткнулась и полетела вниз, наверно, не почувствовала бы никакой боли.
Добрела до магазина. Налили масла. Уплатила деньги. Получила сдачу. Двинулась с маслом в обратный путь.
Народу на улице — почти никого. Вторая смена еще в цехах. Первая наверху, в общежитии, ужинают, отдыхают, кто на танцы ушел.
«Работают. Ужинают. Танцуют. Вот и все. Потом целуются. Вот и все. В жизни надо иметь волосатую лапу… Кто это сказал? Георгий это сказал. Нечего, Маечка, размахивать молочными крылышками… Правильно. Все правильно».
Под ярко освещенным окном столовой сидел в седле своего мотоцикла с коляской Ковынев. Рывками заводил машину, сердито выговаривая кому-то в темноте:
— У меня тут яслей и детских садов не имеется! И нечего даже обижаться — в среду первым же пароходом уедешь. Ты закон нарушила, своего же малого заставила работать…
— Да я на тебя не обижаюсь, начальник. Я на жизнь обижаюсь, — негромко отозвался из темноты голос Васильевны. — Мне Ваську-то с кем оставить? Не с кем. Родню у меня еще немец поубивал. Партизаны были. Вот и вожу повсюду… А что на обтирку ходил, так это змея какая-то заработку моему позавидовала. А так ты б никогда не узнал!
— Мне об этом думать некогда, — сказал Ковынев, заводя мотоцикл. — Первым же пароходом вернешься на материк.
— Поеду, поеду, начальник… Спасибо тебе на добром слове.
Мотоцикл рванул с места и прогрохотал мимо Маи, стоящей в темноте напротив столовой.
Васильевна сошла с темного крыльца, попала в полосу света, и Мая увидела, как она судорожно погрозила кулаком вслед мотоциклу и запела дурным голосом:
Наш начальничек, начальник,
Изобрел сухой закон.
Что ж, не станем пить мы водку,
Будем пить одеколон!
Потом смолкла и двинулась в сторону магазина.
Наверху Людмилка и Путилова давно уже, наверно, кончили чистить навагу и ждали масла. Мая, ссутулясь, перешла деревянный мостик и подумала о том, что если сейчас кинуться в воду и ее утащит какой-нибудь спрут, никто не пожалеет о ее смерти.
