Эта история, как снежный ком, начала обрастать все новыми воспоминаниями, и к тому времени, когда подали портер, разговор напоминал галдеж в курительном салоне восточноафриканского каботажного парохода, только в миллион раз интереснее. Каждый из присутствующих видел и сам совершал удивительные вещи, и всем им хватало ума, чувства юмора и знаний, чтобы преподнести свои рассказы в захватывающей форме. Это была не череда пустых баек, а, скорее, обмен превосходными обобщениями, подкрепленными уместными примерами из пережитого.
Особенно мне понравился Медина. Говорил он немного, зато вызывал на откровенность других, а его жадный интерес подстегивал и поощрял рассказчиков. И снова я обратил внимание, что, как и во время нашей встречи три дня назад, пил он только воду.
Наконец речь зашла об исчезнувших людях и о том, есть ли надежда, что они когда-либо найдутся. Сэнди поведал о трех британских офицерах, которые с лета 1918 года томились в тюрьме в Туркестане и только сейчас вернулись домой. Он встретил одного из них в Марселе.
Потом кто-то заговорил о том, что можно надолго застрять в каком-нибудь глухом углу и пропустить самые важные события. Я рассказал, как в 1920 году познакомился в Южной Африке в городке Барбертон с одним старателем, который прибыл туда с португальской территории. Когда я спросил его, чем он занимался во время войны, старатель изумленно ответил: «Какой еще войны?» Пью, в свою очередь, поведал об одном малом, недавно объявившемся в Гонконге, которого восемь лет продержали в плену китайские пираты. Тот также ничего не знал о четырехлетней кровавой бойне до тех пор, пока не упомянул кайзера Вильгельма в присутствии шкипера подобравшего его на безлюдном берегу судна.
После этого Сэнди – как недавно вернувшийся из дальних краев – выразил желание познакомиться с европейскими новостями. Лайтен, помнится, высказал свои взгляды на недуги, подкосившие экономику Франции, а Паллисер-Йейтс, человек с внешностью регбиста-защитника, просветил его – а заодно и меня – насчет германских репараций. Сэнди просто возмутили заварившаяся на Ближнем Востоке каша и решения, принятые европейскими державами в отношении Турции. Он заявил, что мы сами, собственными руками превращаем прежде разобщенный Восток в мощный и враждебный нам кулак.
– Праведный боже! – сокрушался он, – как же отвратительны эти новые течения в нашей международной политике! Раньше Англия ко всем иностранцам относилась, как к детям, считая их слегка слабоумными, а себя – единственными взрослыми в мировом детском саду. У нас был холодный, отстраненный взгляд и твердое, лишенное предубеждений правосудие. Но сейчас мы сами превратились в ясли и играем в куклы на полу. Мы поддерживаем агрессивные силы, заводим любимчиков, и, конечно же, врагов. Все это неправильно! Мы ведем себя, как какое-то балканское государство!
