, что помнишь важные вещи обо мне? И какие же вещи вы на самом деле
не помните, мистер Грисли? Быть может, вы не помните, где
мы встретились?
– Нет, нет, разумеется, нет, ангел мой! – запротестовал он, сердито посмотрев на Максимилиана. – Я же не о нас с тобой говорил. Я не какой-нибудь молодой дуралей вроде мистера Кейла. Я все помню. Мы с тобой встретились в миддлтонском зале собраний.
Лицо миссис Грисли просто вспыхнуло от возмущения.
– Ничего подобного! Мы с тобой встретились на ужине у твоего кузена!
Грисли стал похож на загнанного лиса.
– Я… Я так не думаю, – произнес он неуверенно. – Это было позже. Разве нет?
– Нет! – ответила его жена и тоже зашлась рыданиями. – В-вечно мужчины забывают самые важные вещи в жизни женщины! Я что, так мало для тебя значу? Для тебя т-так мало значат все те годы, что мы прожили вместе?
– Нет, ангел мой, нет! – сказал Грисли, в панике взглянув на Максимилиана.
Дьявол. Как будто Максимилиан мог что-то с этим поделать. Лизетт и миссис Грисли плакали навзрыд. Как вообще до такого дошло? Женщины не должны были плакать из-за таких пустяков. Разве нет?
Даже понимая, что для Лизетт это был лишь повод, Максимилиан испытывал досаду. Все это очень походило на странные приступы рыданий, которые часто случались с его бедной матушкой после того, как к тому времени уже утративший рассудок отец в очередной раз начинал бросаться обвинениями в ее адрес. Эти слезы неизменно выводили Максимилиана из душевного равновесия.
А он не любил терять душевное равновесие. Да и как Лизетт вообще могла плакать?
Моя мать, знаете ли, была актрисой.
Чтоб ты провалилась. Нужно было отнестись к этим словам внимательнее. Она явно весьма недурственно освоила актерское ремесло.
Своей маленькой уловкой дерзкая девчонка, по сути, загнала Максимилиана в угол, и черт его подери, если он мог сделать с этим хоть что-то, не раскрыв их маскарад.
Соблазн так и поступить был велик. Она играла нечестно и заслуживала того, чтобы столкнуться с последствиями. И герцог однозначно мог их ей устроить. В конце концов, она сама сказала, что ей все равно, что подумают о ней люди. Даже предложила сыграть роль его любовницы.
И все же она отступила от двери, чтобы соседи не увидели ее в ночной рубашке. И залилась при этом краской.
Несмотря на ее смелые заявления, мнение окружающих не было ей так безразлично, как она хотела показать. А джентльмен внутри него не мог опозорить ее перед четой Грисли.
Грисли все так же продолжал убеждать жену в своей любви. Наклонившись к Лизетт, Максимилиан прошептал ей на ухо:
