– Вот, – обернулся он к облачку и хотел что-то добавить еще, но не успел. В это время вдалеке раздался жуткий, пробирающий до мозга костей страшный вой. Оба вздрогнули и облачко мгновенно устремилось к могиле. Втянулось в нее и пропало. А с той стороны где должно было зайти солнце, но никогда не заходило в багровом отсвете последних лучей к Матвею мчались две огромные собаки. Неслись они огромными прыжками и чем ближе они были, тем отчетливее было видно как капает с высунутых языков слюна. Как горят неукротимым жестоким огнем красные глаза. Что они без шерсти, отвратительно гладкие, с буграми вспучивающихся мышц на толстых лапах. И каждая из них в прыжке выла. И этот дикий на тонкой ноте вой наполнял душу Матвея тягучим тяжелым страхом, лишал воли и вдавливал словно пресс в недвижимый ступор.
– Это наваждение, – услышал он внутри себя мысль и встряхнув головой, пришел в себя. – Уходи!
Но уйти Матвей не успевал. Собаки были уже рядом и тогда он скинув оковы страха, освобождая все свое естество от пут безволия и почти непереносимой тяжести обреченности, заорал что было мочи. – Стоя-я-ять гады! – В этом крике он выплеснул свой страх и половину все манны. Он почувствовал ее отток, а собаки присев на задние лапы резко затормозили. Их горящие глаза потухли, покрывшись блеклой словно бельмо пленкой. Они замерли, тяжело дыша, а из их пастей продолжала капать слюна и там куда попадали капли дымилась и горела земля. Неожиданно для самого себя Матвей выхватил крысиный хвост, с размаха стегнул им ближайшую собаку и прорычал словно сам стал диким псом. Тоже дико, по звериному, оглашая воздух криком в котором сам к своему удивлению услышал вызов. Но задумываться над этим не стал, а размахнулся еще раз и вложив в крик всю свою ярость и ненависть накопленную в подземелье с ударом излил все это на того же монстра. – Проклинаю. Чтоб ты сдох от могильного праха! – Громко возгласил он, воздев над головой зажатые в кулаки руки.
Там куда пришлись удары хвоста на теле собаки обнажились глубокие раны. Они сочились кровью и сквозь порезы виднелась темная кость. Хвост окутался дымом и исчез в его клубах. А собака истошно завизжала, стала мертвенно серой и стала разваливаться, осыпаясь мелким сероватым песком.
На Матвея нахлынула слабость, захватила его. Ноги задрожали, отказываясь держать его, руки мелко предательски затряслись как у его старого деда Матвея. В честь которого он и был назван и который от старости, и немощи не мог ложку супа поднести к губам, не разлив половину. И от этого воспоминания Матвей окончательно пришел в себя. Вторая тварь уже подавала признаки освобождения от заклятия, а сил сражаться у него не было. Он был как пустой сосуд, без мыслей и решимости.
