— Послушай, зятек, — сочувственно проговорил Йожеф, — убей бог, не пойму: неужели ты не можешь демобилизоваться?
— Это исключено. Знаешь, какие у нас потери?
Йожеф затянулся сигарой, выпустил облако дыма.
— Я понимаю. К счастью, скоро эта война кончится.
Балла нахмурился:
— Скоро? С чего ты взял?
— Если мы займем Сталинград, капут иванам. Оставим им только тайгу да болота.
В разговор внезапно вмешался молчавший до сих пор Миклош:
— Дядя Йожеф, русских еще никто не побеждал. Даже Наполеон. А ведь Наполеон завоевал всю Европу.
Йожеф глянул на юношу мельком. Конечно, подумал он, чего еще можно ожидать от краснопузого отродья!
— Ты бы лучше прикусил язык, парень! Ты тут пока еще ноль без палочки. Понял?
— Не понял, — ответил за друга Имре. — Это стол моего дяди Жиги, а мы его гости. Ведь верно, дядя Жига?
— По сути верно, — ответил Жига Балла. — Кто работает наравне со взрослыми, тот уже не ноль без палочки, а человек, имеющий право голоса. Почему же ему не высказать свое мнение?
Йожеф залпом выпил стакан вина.
— Это не мнение, дорогой зятек. Это подстрекательство в чистом виде. А я в своей корчме не потерплю подстрекательства.
— Дурак ты, Йожеф. Если уж хочешь знать, запомни хорошенько: фрицы эту войну проиграют. Понимаешь, Йожеф? Это мое мнение. Проиграют, что бы там ни болтали доктор Бауэр и его компания. Это говорит тебе фронтовик. — Балла налил себе вина, выпил. Спутанные пряди волос упали на лоб, лицо раскраснелось от выпитого. — Больно весело вы тут живете. Разводите демагогию, пьянеете от собственных речей, дурачите себя и других. За все это придется расплачиваться, Йожеф. Боюсь, дорого обойдется тебе вступление в фольксбунд. Должен тебе заметить, шурин, что, когда мы познакомились, ты был совсем другим человеком.
— Другим? В каком смысле — другим? Я действительно поправился на десять килограммов.
— Я не то имел в виду, — насупился Жига Балла. — Ты казался мне истинным венгром. Да ты и был им. Я же помню, с какой гордостью ты рассказывал мне о своем прадеде, который в армии Кошута сражался против Габсбургов, а потом десять лет отсидел в крепости Куфштейн. Да, Йожеф, ты гордился этим.
— Ну, было, было, — отмахнулся корчмарь. — А потом до меня дошло, что я все-таки немец. И уж коли я немец, то принадлежу великому рейху. Ты не представляешь, что значит рейх для нас, немцев. — Глаза его лихорадочно заблестели.
— Ты спятил, шурин, — сказал Жига Балла. — Зря я сижу с тобой за одним столом. Знаешь, где твое место? На фронте. На передовой. В ударной роте. Но ты же, как и Бауэр, только глотку драть горазд. А воюют пускай другие. Пока вы здесь мошну себе набиваете. — Он бросил на стол деньги и поднялся. — Пошли, ребята!
