Я заверил Юрия Игнатьевича, что ничем особенно не занят и что визит к нему для меня если и не совсем удовольствие, то уж, во всяком случае, и не пытка. Надо сказать, что я, несмотря на уверенность в своей невиновности, несколько мандражировал, мой голос слегка дрожал, да и руки тоже. Я не сомневался, что мое состояние не укрылось от зоркого глаза моего визави. Выслушав мои заверения, он продолжил:
– Насколько я понимаю, вы собираетесь пройти психоделическую практику. Это так?
Я подтвердил это свое намерение и сказал, что уже отдал медицинскую справку Ходокову. Головачев сразу же поинтересовался, когда это было. Я бы сразу сам рассказал ему обо всем, что его интересует, но тогда сразу понял бы, что эти институтские тайны для меня – секрет полишинеля, а следовательно, я подвел бы Тролля. Поэтому я продолжал отвечать на вопросы о моем визите к Ходакову. Потом Юрий Игнатьевич вдруг изменил тактику и стал расспрашивать меня о моей работе. Я сказал, что работаю над докторской по даосской психопрактике, которая почти готова, но мне хотелось бы все же съездить ненадолго в континентальный Китай или на Тайвань для знакомства с живой традицией. Поговорили о даосизме и об отношениях между Тайванем и континентом. Потом Головачев внезапно вернулся к моей психоделической практике и спросил, какой препарат для нее я выбрал. Я, естественно, назвал псилоцибин. После этого мы минуты три разговаривали об энтеогенах, международном законодательстве относительно их употребления и даже обсудили недавно вышедший в Америке сборник статей «Энтеогены и будущее религии». Наш главный спецслужбист оказался человеком хорошо информированным и абсолютно здравомыслящим, что было приятно. Наконец последовал вопрос о ДМТ и его психоделической эффективности, ну а потом уже совершенно естественным путем дошли и до ДМТ-Ф с загадочным фулканеллином. Я про фулканеллин до разговора с Троллем слышал только краем уха, о чем и сказал Головачеву. Он хмыкнул. После мгновенной паузы он задал мне вопрос в лоб: почему позавчера я искал Ходокова в психоделическом хранилище? Я как на духу ответил ему, что у меня вдруг возникла совершенно немотивированная уверенность, что Ходоков именно там и находится. Он снова хмыкнул. После этого Юрий Игнатьевич попросил меня описать мое посещение хранилища. Тут я ему все и рассказал, и на его лице появилось совершенно определенное и даже не скрываемое выражение заинтересованности. Пришла очередь поговорить про Андрея Королева. Опять-таки я совершенно откровенно рассказал о нашем знакомстве и о моем каком-то даже несколько странном влечении к общению с ним, которое, правда, стало слабеть после нашей последней встречи. Потом я, правда, отметил, что счел излишним упомянуть о его каббалистических и саббатианских интересах и ни разу не назвал Андрея «молодым ученым» (видимо, потому, что сие определение из-за специфики его употребления в нашем институте на зубах уже навязло).
