Юн стал щупать руками пояс, но не нашёл ни ножа, ни поясного мешка. Он, должно быть, обронил их во время последнего стремительного бега к тростникам, на место засады, под Лысый Мыс. Он на минуту нахмурился, потом немного подумал и достал осторожно со дна челнока первый короткий обломок копейного древка. Он ещё раз внимательно осмотрел его, потом поднёс ко рту и расщепил зубами. Один из расщепов был острый и гладкий, как осколок кости.
Олень уплывал вперёд смирно и грузно.
– Не уйдёшь, – сказал Юн.
С решительным видом он ударил веслом, догнал оленя и подъехал вплотную к его рогатой голове. Олень сделал движение, как будто хотел прыгнуть, но уже не мог.
– Теперь не можешь, – сказал Юн с насмешкой.
Он схватил оленя левой рукой за рога, а правую, вооружённую осколком копейного древка, как будто кинжалом, вытянул вниз, опустил в воду и нащупал то место оленьего тела, где было сердце. Юн двинул рукой, и осколок вошёл. Юн нажимал ладонью, и дерево шло всё глубже и глубже, как будто копьё. Потом Юн сломал осколок и оставил его в ране.
– Тебе, Дракон, – сказал он. – Чёрного за белого. Прими…
Он достал верёвку со дна челнока, накинул на рога, укрепил и повёл тело на буксире к близкому берегу. Ибо это была жертва, а не часть добычи, и её нельзя было отпускать вниз по течению.
Они были уже на два поворота ниже Лысого Мыса и далеко впереди, на виду у всех стали выплывать ладьи, широкие, медленноходные, но зато поднимавшие много груза. Это шли женщины подбирать добычу. Нужно было вернуться, чтобы не встретиться с ними на водяном поле.
Через две минуты Юн догрёб до берега, вытащил оленя на песок. Он перерезал ему горло ножом, чтобы выпустить дух жизни, и положил его на землю головой на полночь. Олени, доплывшие до этого берега, давно исчезли. На перестрел копья лежало не песке белое тело. Это было тело Яррия Ловца. Его рана, омытая водою, перестала сочиться. Он был в сознании, но до того обессилел, что не мог подняться.
Белой тёлки нигде не было видно. Она не стала медлить и убежала вместе с другими.
