До тех пор, пока у людей не появится заинтересованность в их использовании, полеты не будут осуществляться. Успешное развитие колонии на Растуме станет стимулом для возрождения космического флота.
— Это ваше личное мнение, — сказал Киви.
— Я надеюсь, вы не забыли, — сказал молодой мужчина с глубоким сарказмом в голосе, что каждая секунда, которую мы проводим в спорах, означает удаление от дома на сто пятьдесят тысяч километров?
— Не дергайся, — успокоил его Локейбер. — Какое бы решение мы ни приняли, все равно твоя девушка превратится в старую каргу еще до того, как ты достигнешь Земли.
Де Смет все еще бросался на Киви.
— Ты, вшивый извозчик, если ты думаешь, что можешь поступать с нами, как с пешками…
Киви в ответ огрызнулся:
— Если ты не будешь выбирать выражения, жирный болван, я сейчас приду на твой корабль и запихну тебя в твою же собственную глотку.
— К порядку! — воскликнул Коффин. — К порядку!
Вторя ему, Тереза крикнула:
— Пожалуйста… ради жизни всех нас… разве вы не знаете, где мы находимся? Всего лишь тонкая стенка в несколько сантиметров отделяет нас от пустоты! Пожалуйста, не надо ссориться, иначе мы никогда не увидим больше вообще никакой планеты!
Но в ее голосе не слышно было ни слез, ни мольбы. Он был подобен голосу матери, (что было странно для незамужней женщины), и этот голос подействовал на грызущихся мужчин лучше, чем окрик Коффина.
Наконец, адмирал флотилии сказал:
— Пока достаточно. Все слишком взволнованы, чтобы быть в состоянии принять разумное решение. Прения откладываются на четыре дежурных периода, то есть на шестнадцать часов. Обсудите проблему со своими товарищами по кораблю, выспитесь и представьте согласованное решение на следующем собрании.
— Шестнадцать часов? — взвизгнул кто-то. — А вы отдаете себе отчет, какое расстояние это добавит при возвращении?
— Ну, вот что, — заявил Коффин. — Всем, кому хочется поспорить, я могу предоставить такую возможность в тюремной камере. Все свободны!
Он выключил экран.
Киви, немного успокоившийся, доверительно ему улыбнулся.
— Такое обещание почти всегда действует успокаивающе, нет?
Коффин рванулся из-за стола.
— Я ухожу, — сказал он. Собственный голос показался ему грубым и незнакомым. — Займитесь своими делами.
Никогда прежде не чувствовал он себя таким одиноким, даже в ту ночь, когда умер отец. „О, великий боже, твой глас являлся Моисею в пустыне, яви же сейчас свою волю“. Но бог молчал, и Коффин слепо потянулся к единственному другому источнику помощи, мысль о котором могла прийти ему в голову.
