— А имя у него есть? — спросила она, наконец.
— Томас, — сказала Энни сквозь слезы, бежавшие по лицу.
— Приятное имя.
Поддерживая головку младенца, Мэрион осторожно села на стул, стоявший поблизости. Младенец казался невесомым.
Она отчетливо сознавала свое несоответствие потребностям текущего момента. Сознавала с болезненной ясностью, что ее дочери требовалось что-то от нее. И с такой же болезненной ясностью сознавала, что у нее, кажется, не было этого — она, кажется, даже не понимала, чего именно.
— Мне нравится, — сказала она.
Она имела в виду имя, хотя после такого долгого молчания это было неочевидно. И в любом случае эти слова казались бессмысленными, всего лишь подчеркивавшими, что у нее нет слов, которые действительно могли бы помочь. Она почувствовала свою человеческую несостоятельность, и больше всего ей захотелось просто уйти — и вслед за этим почувствовала, что желание уйти тоже было своего рода признанием своего бессилия, постыдного бессилия, так что ей было трудно даже смотреть в глаза Энни.
Вернув ей обратно Томаса, она спросила тоном, показывавшим ее бессилие осознать услышанное, не нужно ли ей чего.
И да, Энни было нужно всякое.
Мэрион достала ручку из сумочки и написала аккуратный список.
Она в отупении бродила по рядам супермаркета. Она уже понимала, что значительность случившегося будет возрастать со временем — возрастать в ее собственном сознании и в сознании Энни тоже, разрастаясь во что-то огромное, в глобальное бессилие, материнское и человеческое, поворотное событие в их жизнях, от которого ни одна из них не сможет полностью избавиться, что бы ни случилось в будущем. Это было одно из тех событий, думала она, которые определяют нас — для себя самих и других людей. Такие события как будто просто случаются — и вот, они с нами навсегда, и чем дальше, тем больше мы понимаем, что привязаны к ним, что ничто уже не будет прежним. Когда кто-то назвал ее имя, она не сразу сообразила, что к ней обращаются. Перед ней стояли две женщины. Китаянки или вроде того. Младшая улыбалась ей.
— Извините, — сказала она. — Вы Мэрион Маккензи, писательница?
Мэрион пришлось задуматься, ей нужно было собраться с мыслями и спросить себя, действительно ли это была она, «Мэрион Маккензи, писательница»?
— Да, — сказала она, — это я.
— Я такая большая ваша поклонница, — сказала женщина.
— Спасибо, — сказала Мэрион.
— Меня зовут Вэнди.
— Приятно познакомиться, Вэнди.
— Вы в порядке? Вы, кажется, вся промокли, — сказала Вэнди, перестав улыбаться.
