— О, Даг, — сказала она. — Как они?
— Окей, — сказал он.
Она подумала, что его голос мог бы быть более радостным — он, вне всякого сомнения, был в шоке, как и большинство мужчин, впервые ставших отцами.
Она сказала, что скоро увидится с ним.
Был еще день по тихоокеанскому времени, но из-за погоды — дождь лил как из ведра — было тускло как в сумерки.
Приехав, она не застала Дага. Как предположила медсестра, когда Мэрион возникла с чемоданом в родильном отделении где-то в дебрях больницы, Даг на время уехал домой. Пропустив мимо ушей предложение присаживаться, она попросила сестру проверить, не спит ли Энни. Вернувшись, сестра сказала, что Энни не спит, и попросила Мэрион надеть лежавшие в коробке из-под обуви бахилы, похожие на синие шапочки для душа. Она не сразу поняла, что это такое, а потом присела и стала натягивать их на туфли. После этого сестра провела ее к торговому автомату с дезинфекционным гелем для рук. А затем сказала:
— Идите вниз по коридору, вторая палата слева.
— Спасибо, — сказал Мэрион и пошла.
Подойдя к палате, она почувствовала, как колотится сердце. Она увидела их сквозь дверное стекло: Энни, сидящую на кровати, неуверенно прижимая к груди крохотное тельце в ползунках, купленных Мэрион. Она подождала у двери, желая запечатлеть в памяти этот момент. К своему удивлению, она смахнула набежавшую слезу, а затем вторую. А затем тихо хохотнула при мысли о том, что роняет слезы. И тогда она открыла дверь и вошла. Она улыбалась. Энни подняла на нее взгляд и тут же сказала, почти выкрикнула ей:
— Он слепой.
Мэрион стояла и смотрела.
— Мне сказали, он слепой, — сказала Энни. — Так мне сказали.
Мэрион, продолжая стоять в дверях, отметила про себя, что она все еще улыбается.
— Так мне сказали, — снова сказала Энни.
Мэрион понимала, что нельзя просто так стоять.
Она должна что-то сделать.
Она подошла к кровати и взяла младенца у дочери. Словно Энни ничего такого не сказала — Мэрион почувствовала, что сделала бы это в любом случае, что бы дочь ни сказала ей.
— Ты слышала, что я сказала? — спросила Энни.
— Да, я тебя слышала.
— И? Тебе совсем нечего сказать?
Мэрион замялась. Наконец, она спросила:
— А Даг знает?
— Да, — сказала Энни и заплакала. — Как только ему сказали, он ушел.
— Ушел?
— Да, ушел!
Мэрион уставилась на тельце у себя в руках, которому было лишь несколько часов от роду, на красные складки на его личике, из которых оно как будто и состояло. На черные волосики на нежной черепушке. Новорожденные никогда не вызывали у нее умиления — даже Энни показалась ей страшненькой, когда она впервые увидела ее. На самом деле ей вообще не особенно нравились дети. Она знала, что выполнила материнский долг, вырастив Энни. Ей совсем не улыбалось снова ввязываться в это, так или иначе. Она уставилась на бархатистую головку малыша и снова замялась, не зная, что сказать.
