Пустынную окружную я преодолела на удивление быстро и вскоре уже ехала по Ярославке, направляясь в сторону Болшево. Еще четверть часа, и я притормозила у высоких глухих ворот отцовского дома, а потом долго сидела, не решаясь открыть дверцу машины и подойти к звонку, чью пухлую пуговку хорошо видела со своего места…
…Мне открыла мать.
— Машенька… — почти прошептала она и покачнулась, опершись рукой на столб, державший калитку.
— Здравствуй, мама. Я… Я могу войти?
— Отец дома, — с легким испугом словно предупредила меня она, но отступила в сторону, пропуская.
Он завтракал и, увидев меня в дверях столовой, с грохотом опустил на стол толстостенную керамическую кружку, так что ее содержимое — крепчайший чай — плеснуло на клеенку. Боясь того, что он мог сейчас произнести, обрубив тем самым всякую возможность дальнейшего разговора, я шагнула вперед и выпалила.
— Меня хотят убить, папа. И мне нужна твоя помощь!
Он помолчал, впиваясь взглядом своих поразительно синих глаз в мое лицо. Его взгляд всегда был настолько пронзительным, ярким — то ли из-за цвета, то ли из-за выражения глаз, что мне было больно смотреть ему в лицо, словно на солнце. Вот и сейчас…
— Ты это серьезно?
Я горько усмехнулась.
— Вряд ли бы я решилась приехать сюда, если бы дела обстояли иначе.
Опять повисло молчание. И наконец…
— Что я должен сделать?
Как это похоже на него — никакого сослагательного наклонения. Воистину, слово «должен» — один из краеугольных камней, на которых держится вся немалая тяжесть личности моего родителя.
— Мне нужно встретиться с Вениамином Константиновичем.
Отец вытянул губы, словно собирался присвистнуть, но так и не издал ни звука.
— Саша… — негромко позвала его мать, но он лишь зыркнул на нее коротко, и она, как это обычно и бывало, стушевалась, хотя и не отступила, продолжая поглядывать на него поджав губы.
— Пошли, — он пружинисто поднялся.
— Ты даже не хочешь узнать подробности?
— У Веньки все и расскажешь. Чего зря воду в ступе толочь?
Я спустилась с ним в гараж, где, сияя полированными боками, замер в готовности старичок лендровер, собранный отцом буквально по винтику. Впрочем, никто не назвал бы этого ветерана дряхлым. Он, как и его хозяин, мог дать фору многим. Вместо пассажирской дверцы отец распахнул багажник и коротко приказал.
— Залезай.
— Зачем это?
— Как была распустехой, так и осталась. А если за тобой следили?
Разинув рот, я замерла в растерянности, совершенно оглушенная этой очевидной мыслью.
