— Как реагировали родители на эти перемены?
— Не особенно переживая. С терпимостью. Не думаю, чтобы они когда-нибудь понимали Нолана, но ни мать ни отец ни разу не пытались одернуть его, приземлить. Со стороны нам даже смешно иногда становилось от пылкости, с которой он отдавал себя новому увлечению. Но никто не подшучивал над ним. Семья как бы разделилась надвое: мы втроем и — Нолан. Мне всегда были ближе отец с матерью. — Она вытерла глаза. — Уже в колледже, я повсюду разъезжала с ними, ходила с ними в рестораны, даже после замужества.
— А Нолан нет?
— Он стал отходить от семьи еще лет в двенадцать. Предпочитал быть сам с собой. Сейчас я начинаю понимать, что уже тогда он жил своей собственной жизнью, куда не допускал никого.
— Отчуждение?
— Думаю, да. Или просто он был слишком умен для нас всех. Опять же, странно, почему он тогда стал копом. Какая система более упорядочена: семья или полиция?
— Копы как социальная группа тоже часто могут ощущать свое отчуждение. В условиях вечного насилия вырабатывается психология «мы-они».
— То же у докторов и медсестер, но я-то продолжаю сознавать себя частью общества.
— А Нолан, по-вашему, нет?
— Кто знает, что он чувствовал? Но жизнь, наверное, совсем стала ему в тягость — если он сделал то, что сделал. — Голос Хелены напрягся. — Как он смог, доктор? Как он дожил до момента, когда понял, что ждать завтрашнего дня нет смысла? Депрессия, как у отца. Видимо, это сидело у него в генах. Все мы, наверное, пленники биологии.
— С биологией не поспоришь, но всегда есть возможность выбора.
— Если выбор Нолана оказался таким, то это означает глубочайшую депрессию, согласитесь?
— Иногда мужчину толкает к этому злость. Полицейского — тоже.
— Злость на что? Работу? Я пытаюсь выяснить что-нибудь о его работе, отыскать причину возможных переживаний, кризиса. Попросила в Управлении его личное дело, меня отослали к инструктору Нолана, сержанту Бейкеру, он сейчас в Паркер-центре. Бейкер оказался довольно любезным, сказал, что Нолан был у него одним из лучших, но необычного за ним ничего не замечалось, и случившееся потрясло его самого не меньше, чем других. Поинтересовалась я и медицинской картой брата, побеседовала с людьми из их отдела страхования, надеясь, что профессиональные навыки помогут мне что-то выпытать. Может, все-таки болезнь, думала я тогда. С жалобами на здоровье Нолан не обращался ни разу, а вот к психоаналитику ходил — первый визит за два месяца до смерти, последний — за неделю. Значит, что-то было не так. Вы не знакомы с доктором Леманном?
