Мне куда легче. Впрочем, поступать в институт удалось совсем просто: фронтовиков с дипломом за десятилетку принимали без экзаменов. Не долго думая, я выбрал политехнический институт.
Учился легко и радостно. Оставалось даже немало времени для прогулок по столице, по ее площадям, улицами и переулкам. Особенно полюбил Арбат, знаменитую Собачью площадку, тихие улочки и переулки Замоскворечья. Конечно же, парк культуры, где, как прежде, гордо стояла парашютная вышка, не поврежденная немецкими бомбардировщиками. С нее я мальчишкой совершил свой первый робкий парашютный прыжок.
Родных в столице у меня было много, и когда надоедало общежитие, перебирался к тетушкам: то к одной на Таганскую площадь, то к другой, жившей в Разгуляе… И все ждал, не встречу ли однополчанина, кого-нибудь из нашей десантной части. Но долго никого не было. И вдруг…
Глава двадцать первая
ОКТЯБРЬСКИЙ ДЕСАНТ
Было это ранней весной тысяча девятьсот сорок четвертого года. В тот мартовский день институтские занятия закончились раньше обычного: заболел лектор, фронтовик, недавно комиссованный, как говорили, подчистую, и у меня, студента-первокурсника, нежданно-негаданно выпало свободное время — гуляй не хочу. И решил я просто побродить по московским улицам и площадям, а потом проведать свою тетушку, которая меня любила и привечала с детства. Шагал неспешно, с наслаждением вдыхая влажный мартовский воздух, наблюдая и размышляя.
Да, подумалось, столица наша и людная, и бедная. Во что только прохожие не одевались — и в поношенные шубки, и в стеганые ватники, не по сезону в плащи. Но чаще всего попадались люди в шинелях, редко новых и крепких, чаще поношенных, серого солдатского сукна, а то и в зеленых английских. И было множество калек, безруких, безногих, бредущих, опираясь на костыли, а то и передвигающихся на самодельных каталках. В сравнении с ними, подумалось, я еще был счастливчиком — без руки и без глаза, но на своих двоих. И проклятые фантомные боли стали пореже. Живи и радуйся.
Вышел я на просторную, хорошо знакомую Таганскую площадь. Здесь народ шел густо, и я не успевал рассматривать встречных. Но на этого человека в поношенной и залатанной шинелишке я тотчас положил глаз. Он был так худ и бледен, что я на минуту усомнился: он или нет? Но уверенно решил: он, Анатолий, один из самых близких моих однополчан. Вот мы и сошлись с ним, как говорится, нос к носу. Оглядев меня, он тотчас крикнул:
— Гришка! Да это же ты!
