Что это означало? Мы догадались без слов: будем взрывать этот фрицевский дзот и пробираться к своим. Стали тихо, осторожно подползать к вещмешку и заполнять его боеприпасами, у кого что было: гранатами, толовыми шашками, ракетами. Григорий последний был у «сидора» и приподнял его — весил он килограммов двадцать, не меньше.
Замысел капитана был всем понятен без слов: приглушить огневую точку и прорываться к своим.
Кому первым ползти с самодельным снарядом к амбразуре, Жигунов не выбирал: рукой показал первому, кто ближе к дзоту. Им был рядовой Первухин. Григорий подумал: не случайно вышло, сама фамилия подсказала — Первухин, стало быть, первый.
По знаку капитана тот пополз. Метров в двадцати от амбразуры он неловко повернулся и зашумел… И сразу пулеметная очередь. Первухин вздрогнул и затих.
Все это Михеев вспомнил отчетливо, он был ближе всех бойцов к Первухину. И выходило, что ему и быть вторым. Ему напомнили: ближний боец похлопал по ноге, мол, твой черед, двигай… И он не стал задерживаться: быстрее — надежнее. И ползком добрался до Первухина. Жив ли тот? Потрогал. Послушал. Недвижим.
Не стонет. Не дышит… Надо, не задерживаясь, мне ползти…
Прихватив «сидор» с самодельной бомбой, как можно плотнее прижавшись к земле, словно пытаясь зарыться в нее, как крот, двинулся к фрицевскому дзоту… Появилась мысль: Первухин полз напрямик к амбразуре, а ты так не делай. Ты не Матросов, чтобы прямо в амбразуру… А ты чуть в сторону, левее ползи…
Прокрутил в голове, что надо делать: выдернуть запал. Тот зажжет бикфордов шнур. Горит секунд двадцать до толовых шашек и гранат… А там…
Ну вот и амбразура справа… Выдернул чеку. Толкнул «сидор» к амбразуре и попятился… как таракан… Грохот. Удар И все померкло… И подумать не пришлось, что тебя не стало.
Вот уж теперь ясно, что все мои беды и совершились там, у немецкого дзота. Может, и глаза там, и правой руки не стало, а может, руку в каком-нибудь прифронтовом санбате разбитую, раздробленную отпластали. Только боли фантомные о ней напоминают да десятки осколков, которые и по сию пору выковыривают, а иные небось на всю жизнь останутся… И ко всему был несчитанное время без сознания и без документов. Бездоком, какой-то собачьей кличкой именовался…
Утром следующего дня Григорий Михайлович Михеев диктовал медсестре Катюше свои, как выразился, мемуары. Послушать их пришел старый доктор. Послушал и покачал головой:
— Эк вы распространились, Григорий Михайлович, оченно длинно. Уж не гонорар ли за свое сочинение зарабатываете? Поверьте: заказчику такое не нужно. Что главное? Где, когда и как закончилась ваша одиссея. Коротко и ясно.
