Вот что он рассказал старому доктору и Кате:
— Шли на лыжах, петляли по лесу вдоль реки и в душе благодарили снегопад. Но вскоре развиднелось, и над лыжниками закружил немецкий одномоторный самолет-разведчик «Физлер-Шторх», вроде нашего «кукурузника». Самолет этот, проклятущий соглядатай, снижался и высматривал, искал нас. Пришлось петлять по лесу, по кустарникам… Но риск возрастал, и тогда капитан… — Удивительно, как только Михеев добрался в своих воспоминаниях до этого момента, так неожиданно в его памяти выплыла фамилия старшего группы — простая, проще некуда: Гаврилов. Гаврилов! А затем и имя, отчество — Владимир Владимирович.
Уверенный, что лыжный переход на фронте совершенно не разглашает его тайны, Григорий рассказывал подробно…
Укрываясь от воздушного шпиона, подразделение на лыжах свернуло в густой лес, а затем в редколесье. Место это было болотистым. Но в начале марта еще крепко подмораживало, можно было рискнуть.
Шли ходко, лыжня в лыжню, замыкающий, как и полагалось, заметал следы конским хвостом. Прошел сыроватый бодрящий снежок, теперь уж и вездесущий немецкий «кукурузник» не смог углядеть отряд, даровая маскировка.
Двигались уверенно и спокойно, как вдруг исчез передний, ведущий лыжник. Был — и не стало. Провалился… Следовавший за ним боец застыл на месте. Остолбенел. Перед ним пузырилось грязно-бурое пятно, болотистая жижа. Боец, ставший передовым, нашел в себе силы осторожно подползти к промоине, заглянул в нее, опустил руку, потом лыжную палку и не нащупал дна. И другие пытались прощупать эту ямину, но тщетно. Бойцы молчали…
Что было делать? Искать обход? Но болото — кругом болото, такое же неверное и опасное. Шагнешь — и бездна!
Всего лишь вспоминая и рассказывая об этом трагическом моменте в теплом закутке у старого доктора, Григорий похолодел, заново почувствовал себя у той бездонной болотной ямины, в которой погиб однополчанин, и заново ощутил беспомощное молчание товарищей по отряду…
Опытный доктор, умевший успокаивать тяжелых ранбольных, снимать, как ныне говорят стрессы, улыбнулся:
— Ну ясно, Григорий Батькович, небось, как поэтом сказано, трижды громкий клич прокликали, ни один боец не тронулся. Не так ли?
— Да уж точно, — с трудом усмехнулся Михеев. — Как в «Песне про купца Калашникова»…
Все мы молчали. Но капитан вскоре нашелся, недаром его Зевсом прозвали. Диверсионный бог придумал простейшее приспособление.
— Свяжем лыжные палки парашютными стропами, у нас они всегда в запасе. Будем держаться за палки, они вроде оглоблей, — улыбнулся он, — а мы все в одной упряжке. Упадет человек, поддержим, вытащим…
