Палач освободил Фрола от дыбы и, бросив стонущее тело в угол на плаху, кивнул помощникам:
— Обдайте его водой — совсем слабый, ещё помрёт раньше времени.
Я остался без присмотра. Палач снял со стены кнут и принялся его разглядывать. Толстобрюхий боярин приблизился ко мне вплотную.
— Ну, Стенька Разин, скажи, как казаковал в Персии? Говорят, привёз несметные шаховы богатства — золото, каменья?! В Астрахани богатые подарки раздаривал воеводам?! Не молчи! Персидская княжна была у тебя в наложницах? Была?!
Его заплывшие салом глазки заблестели и хитро мне подмигнули.
Зря они забыли обо мне. С размаху я ударил боярина в лицо. Он взвыл, закрывая руками разбитый нос, а я с рычанием схватил его за шею и стал душить:
— Хочешь знать, что было в Персии, пёс?!
Кулак палача с проклятиями опускается мне на темя.
— Сатана! Не углядел! — ревёт палач и оттаскивает меня в сторону.
Я смеюсь, потому что боярин бежит к лавке, плюхается на неё и быстро крестится — в его маленьких, красных глазёнках застыл страх. Сколько я навидался таких глаз, ждущих смерти. Русые усы и борода трясутся — боярин бормочет молитву.
— Что, толстобрюхий, не прошла охота слушать сказ про Персию и шахову дочку?
— Изыди, чёрт! — креститься боярин.
— Жаль, что ты мне раньше не попался — я бы тебя уважил, повесил бы на первой встречной осине!
Боярин вскакивает и бежит из пыточной.
Рядом стоит дьяк, ухмыляется и качает головой.
— Я бы и тебя, пучеглазый, в воду бросил!
Дьяк хмурится. Бояре после замешательства кричат:
— Кнута зверю! Кнута ему!
Кнут просвистел и впился в спину.
— Нет там ничего нового, приятель! — хриплю я палачу.
— Сказывай, вор, о разбое в Персии! — кричит дьяк и тычет в меня пальцем.
— Славно было в Персии! — кричу я, чувствуя треск рвущейся шкуры.
Я закрываю плотно глаза и стискиваю зубы…
— Персия, — шепчу я…
Кнут свистит и жжёт спину. Слышна тихая ругань палача:
— Эка, чёрт, кровяной — словно свинья!
— Это ты свинья! — моё сознание мутиться…
Я не слышу оживлённого говора бояр — я чую плеск тёплого Хвалынского моря. Ветер принёс сладкие и ароматные запахи садов. Перед глазами не тень палача, а загорелые спины казаков, скрип уключин, плеск вёсел и дружный вскрик:
— Нечай!
— Нечай!
Свист Ивана Черноярца, ближайшего друга и есаула.
— Батька — шаховы бусы!
Васька Кривой — не знающий страха казак, вскидывает вверх руку с саблей:
— Батька, веди вперёд, покажем им «Бисмиллахи рахмани рахим»!
— Рвусь к вам — вскоре свидимся, атаманы мои преданные: Ваня Черноярец, Серёжка Тарануха, Макеев Пётр, Серебряков… Слышите ли вы меня?
