— На ловца и зверь бежит! — ухмыльнулся я.
Побитый воевода стоял передо мной, опустив голову. Обступившие нас казаки ухмылялись. Я выхватил у одного из них чекан и с силой ударил им воеводу по плечу. В его руке что-то хрустнуло, воевода жалобно закричал и схватился за ушибленное место. Глаза у него стали точно такими же, как у нижегородского старца перед смертью.
— Это тебе, сволочь, за то, чтобы не смел подымать руку на вольных людей.
Поскуливая, Беклемешев согласно закивал головой.
— Возвращайся в Астрахань и передай Хилкову весточку — скажи, мол, выберу время — и с ним встречусь.
— Пусть ждёт в гости! — рассмеялся Ваня Черноярец. — Может ему ещё одну руку сломать, чтобы помнил дольше?
Воевода побледнел, казаки рассмеялись.
— Отпустите его!
Мы уходили от стрельцов и воевод через тайные протоки, камышовые заросли. Всегда находились провожатые, которые указывали нам безопасный путь.
Я обманул Хилкова — мой путь лежал на Яик. Там у меня был особый уговор, ещё в Паншином городке.
* * *
— Он бредит?
— Ты пиши, пиши, что он лопочет.
Я открыл глаза — два дьяка стояли рядом. Один, гундосый, макая перо в чернильницу, закреплённую у пояса, что-то быстро писал.
Тело уже не чувствовало боли — должно быть, когда я был без сознания, меня сняли с бревна и бросили на холодный, земляной пол.
— Ага — пришёл в себя! — покосился на меня писец.
— Живуч, — кивнул головой зеленоглазый дьяк. — Мы с тебя всю живость вырвем! — пообещал он мне.
— Он воеводе руку сломал, а мы ему все чресла наизнанку вывернем! — дьяк сунул перо за ухо и закрыл чернильницу. — Может, прута ему раскалённого?! — он задумчиво посмотрел на первого дьяка.
— Хватит с него на сегодня. Оставим на завтра — вор должен перед царём-батюшкой предстать. Записки дашь боярину — он государю доложит.
Дьяк-писарь пнул меня в обожжённый бок.
— Говори, злодей, яицкого голову Ивана Яцына ты зарубил? — мутные белёсые глаза смотрели на меня с ненавистью.
— Зарубил, — я попробовал улыбнуться.
Дьяк ткнул мне в зубы носком красного, сафьянового сапожка:
— За родственничка моего!
Подмастерья, гремя железками, складывали инструмент. Палач стоял в углу тёмной, зловещей тучей и молча смотрел на меня. Я плюнул в его сторону. Палач перевёл взгляд на дьяков:
— А с братцем его что?
— Вот чёрт, о младшем забыли! — ругнулся зеленоглазый дьяк и, оглянувшись на второго, суетливо перекрестился.
— Стеньку отволоките в камеру да посадите на цепь — пусть вспомнит да подумает, что надо говорить о своём злодействе. А с меньшим, Фролкой, поговорим.
