Хиля мог вернуться домой, или пойти на местную речку, или пойти на пруды, выбор у него, в общем-то, был, но Хиля решил не отступать. Он готовился к поездке всю неделю, всю неделю парил горох и овес, копал червей, месил тесто и выжимал бобровую струю. И Хиля решил не отступать. Не отступать, не отступать, не отступать!
Он еще раз ругнулся и пошагал к остановке.
Старухи встретили его прохладно, старухи встретили его корпоративно. Они сомкнули ряды и замолчали, поглядывая на Хилю недоброжелательно. Хиля же прижал к себе удочки поплотнее, подтянул рюкзак и включился в игру ожидания — он тоже принял незаинтересованный вид и тоже стал прохаживаться туда-сюда, туда-сюда, как бы невзначай присматриваясь к руке водителя и зевая в кулак.
Тут водитель пошевелил рукой и бабки разом сдвинулись и принялись ожесточенно и молча, как при ночной драке, толкаться. Хиля тоже принялся толкаться, но в автобусной схватке старухи его превосходили, они были закалены и несравненны, у каждой старухи была специальная палка или клюка, которой старуха ловко уязвляла соперниц. Лохматый и бритый тоже, было, вступились, но были отброшены и теперь вяло матерились в арьергарде. Экзистенциальные личности вообще даже не пошевелились.
Водитель убрал руку и откинулся в кресле. Старухи расслабились и мгновенно перешли в дремлющее состояние. «Балует, гаденыш, шутит», — сказал кто-то рядом с Хилей.
Водитель подал ложную тревогу еще пару раз, а потом смилостивился и подогнал автобус к остановке. Старухи вновь сдвинулись и схватка продолжилась уже у дверей. Хиля держался, был настойчив.
Впрочем, все попытки штурма были бессмысленны — автобус-то подъехал, но двери шофер открывать не собирался, он высунулся в окно и с наслаждением наблюдал за борьбой, отпускал едкие комментарии и подбадривал наиболее рьяных бабулек.
— Давай, мать, двигай поршнями! — говорил он.
— О, я так думаю, гроба подорожают! — говорил он.
— Старикам везде у нас почет! — говорил он.
Так продолжалось довольно долго, и Хиля уже выдохся и с трудом сдерживал оборону: между лопатками у него горело от молодецкого удара клюкой, а ноги были отдавлены напрочь. Рядом с Хилей бился бритый, каким-то чудом попавший в первые ряды штурма. Он цеплялся за хилевский локоть, обреченно заглядывая в глаза, и морщился от боли, когда сильные старушечьи руки пытались оторвать его от двери.
Наконец водителю этот цирк наскучил, и он открыл дверь, автобус качнулся под мощным натиском и старушечий авангард ворвался в машину, вспугнув упитанных и сонных слепней.
