Так будучи, голодали. Многие люди, обессилев, слегли. Мох сосали, плакали. Шамана позвали: «Зачем такое? Почему надо терпеть?» — «Упомянутая девушка в смутную черноту глаз убитого лося смотрела, — ответил шаман. — Упомянутая девушка с жалостью всем сказала: «О, Чомон-гул! О!» С большой жалостью такое сказала, духи слышали. Теперь, пока девушка с нами, есть мясо нельзя».
Спросили: «Что с этим что сделаем?».
Шаман ответил: «Упомянутую девушку убейте».
«Почему убить? Если так сделаем, разве нам лучше станет?»
Шаман сказал, повторил даже: «Если все умрём — это совсем худо».
Немедленно убили девушку.
«Пусть теперь один охотник пойдёт. У кого сохранились силы, пойдёт». Ещё полдень не наступил, а посланный охотник уже убил большого лося.
С тех пор стали убивать.
С тех пор поправились.
ЙЕТИ
В 1948 году появился в нашем классе пацан.
Адольфом назвали его родители, верившие когда-то в мир с Германией.
А фамилия у пацана была простая — Захаров, и прозвище простое — йети.
На уроках Адольф сидел на первой парте прямо перед учителем, впрочем, это не спасало его от пулек, нарезанных из медной проволоки. Пущенная с резинки, накрученной между большим и указательным пальцами, такая пулька легко пробивала узкое нежно просвечивающее мальчишеское ухо. Ходил Адольф с опухшими рваными ушами, как дурной слон. Не верили мы ему. Конечно, время от времени учителя разоружали нас, но… двести миллионов… всех не разоружишь. В самых вопиющих случаях появлялся в классе директор школы — хромой, немногословный, вечно седой тип. Он не искал виновных. Просто заставлял двух-трёх (не обязательно провинившихся) вытягивать перед собой руки и от всей души лупил линейкой по голым ладоням. По глазам было видно, что понимает: это не лучшее решение проблемы. Ведь чем больней наказание, тем больше потом наваляют Адику.
Однажды мы писали сочинение на тему «Кем я хочу стать».
Мы тогда много кем хотели стать: летчиками, моряками, водителями, железнодорожными машинистами, геологами, даже учителями. Тем интереснее было узнать, о чем мечтает наш Адольф, кем он мечтает быть?
Его сочинение оказалось самым коротким.
Он уложился в одно слово.
«Адольфом».
ПОЭТ-ЗАВХОЗ
Ах, Ким! Ах, Владимир Сергеевич!
Он был крупный, как сивуч, и лицо, как у настоящего сивуча — всё в шрамах.
Но, конечно, никаких шрамов не было, — только морщины. Зато глубокие, резкие.
Я переводил стихи Ким Цын Сона, скорее, искал правильную интонацию. Потом мы искали эту интонацию вместе с Володей Горбенко. Восточная поэзия ближе к музыке, написание иероглифов — как создание партитуры.
