Скоро подошла молодежная компания, успевшая после грозы прогуляться к заливу. Мирра, похожая на мать, представила своих друзей:
– Физик Миша Петров. Штерны – Витя и Люда, он инженер, его супруга, впрочем, тоже.
Люда немедленно дала понять, что еще неизвестно, кто из них “тоже”, а кто “впрочем”. С Петровым у нас оказался общий приятель – Толя Кольцов, мой бывший одноклассник, был теперь его однокурсником. Мы с Женей представили желтую таксу, она прогулялась по дорожке, составляя уморительный контраст с живым и уже подобревшим сенбернаром, затем гости стали изучать надписи. Витя углядел сходство одной из них с популярным стишком “Себя от холода страхуя”, и этот момент оказался самым подходящим для приглашения всех к столу.
Боже, какие закуски! Присутствие великого пушкиниста и две-три его суховатые остроты ничуть не убавили аппетит. Фаршированные яйца! Паштеты! Салаты! Теперь я осознал ту, за всеми другими целями, главную цель, которая привела нас сюда.
От стола, откланявшись хозяйке, – к магнитофону, слушать московские голоса. Запись оказалась ужасной: кто-то ритмически бурчит, ничего не разобрать. И вдруг – сквозь шумы и хрипы – летящий женский голос, само вдохновение:
Дитя, не будь умней Отца,
не трогай этого растенья.
Его лилового венца
мучительно прикосновенье.
Это читала стихи Белла Ахмадулина, о которой только и было известно, что на ней женился уже тогда прославившийся Евтушенко. Неизвестно, кто бывает несчастнее при таких союзах звезд. Их поприща слишком уж близки, чтобы избежать соревнования, и поклонники (какая же звезда без них обойдется?) вольно или невольно, а натравливают один талант на другой. Вот и сейчас: зазвучала она, и стало ясно, что дар ее чище и выше, чем у него.
Она не сразу стала публиковаться, но и позднее я не видел этих стихов напечатанными. Однако возвышенная, торжественная интонация чтения, не теряя нежности, заставляла увидеть слово “отец” написанным с большой буквы, вопреки запретам цензуры. Конечно же, это был небесный Отец, воспринимаемый ею не совсем дочерне – скорее интимно и, увы, не без “прелести”.
О московских поэтах мы были уже много наслышаны. Приезжал Валентин Хромов, “Боженька” Хромов, как почему-то его прозывали москвичи, прокатился по компаниям неофициалов, держался уверенно, со столичной наглинкой, но отрабатывал ее, честно доводя роль до конца. Его стихи были хороши скорей безоглядностью, чем образностью или словарем, то есть тем, что написаны они были в полной уверенности, что, собственно, стихи и не могут быть – для печати. Изредко вплетавшийся в строку матерок казался естественным и лишь подтверждал это чувство. Читал он по просьбам и чужие стихи, например, Станислава Красовицкого, и они-то вызывали настоящий восторг. “Стась – это будущий гений!” – так отзывались о его стихах и творческом потенциале сверстники, но его дар или, лучше сказать, дух совершил неожиданное сальто-мортале под куполом – нет, не цирка, но церкви. Воистину – обращение, и к этому я должен буду вернуться чуть позже.
