Рейн возбужден, весел. Кубистическую собачку мы уже несколько раз “выгуливали” по линолеуму полупустого вагона. Теперь он стал расписывать ее желтые деревянные бока надписями. Вот, например, одна из них:
Таксеру четвертак суя,
я говорил, таксуя:
– Задам же Мирре таксу я,
и разгоню тоску я.
Пустился рассказывать о Мейлахах: отец, Борис Соломонович – столп пушкинистики, ястреб соцреализма и сталинский лауреат. Дача, куда мы едем – о, ты увидишь, что это за дача! – хоромы, “Мейлахов курган”, “Храм на цитатах”... Зачем же мы едем туда, к таким вельможным людям? Ну, ты поймешь зачем.
Электричка с волнующими стенаниями несет нас к неясной цели. На перегоне у Белоострова разразилась сильная гроза. Поезд остановился, дернулся, остановился опять, весь в электрических вспышках и ливневом шуме. Длинными ремнями влага потянулась из-под раздвижных дверей с площадки вдоль всего вагона.
– Как дела, молодые люди? – обернулось к нам знакомое лицо с цыганскими глазами и в тюбетейке. Критик и фольклорист Дмитрий Молдавский, сочувствующий молодежи завсегдатай Дома писателей. Да, Бронислав Кежун, например, не раз захлопывал перед носом дверь на писательские мероприятия: “Только для членов Союза”. А он наоборот: “Проходите”. Что-то его тянуло к нам, но что-то и останавливало. Порой даже предлагал деньги, но не так, как Дар. Однажды в жаркий день зазвал меня к себе, разъели мы с ним арбуз, он демонстрировал свою книжную коллекцию. Показывая на собрание Хлебникова, вдруг предложил:
– Хотите взять этот пятитомник? Берите.
Не веря своему счастью, я все же спросил:
– А как же томик “Неизданного”?
– С ним я не могу расстаться.
– Ну тогда зачем разрознивать собрание?
– Как хотите.
Неужели Молдавский тоже едет к Мейлахам? Нет, он—в Дом творчества. Когда мы вышли, грозы как не бывало, только в сосновых иглах искрились от закатного солнца брызги миновавшего ливня. Опавшая хвоя на дорожках пахла, как ей положено, муравьями, стволы оплывали скипидарной смолой. У калитки нас крепко обругал здоровенный барбос, его отозвала с крыльца благообразная женщина.
– Вы к Мирре? Подождите в саду.
Обогнув кирпичный угол и веранду, мы обнаружили с южной стороны действительно немалого дома обыкновенные грядки с зеленью и среди них – отрока с пучком укропа. Он немедленно заговорил с нами о своих наблюдениях за сравнительным ростом различных огородных растений. Его увлеченная речь складывалась в грамматически правильные сложноподчиненные предложения с причастными и деепричастными оборотами, вводными словами, обстоятельствами места и времени. То был младший сын пушкиниста, Миша, посланный, видимо, домработницей Фросей в последний момент нарвать укропу к столу. Годами позже, когда он подрос, мы подружились.
