Свет, не видывавший такого чуда, конечно, были мы, обитатели Яворника.
Поэтому мы помчались к главной транспортной артерии или государственной магистрали № 1, чтобы увидеть приближавшихся итальянцев.
Да, это были они. В шляпах с перьями, они вели за собой мулов, на которых были навьючены пулеметы.
Цок, цок, цок, — слышался ритм шагов.
Время от времени итальянский офицер отдавал команду на чужом, певучем языке.
Старый Менцингер, понимавший по-итальянски, переводил нам эти команды. Они гласили: «Не спи!», «Шагай!», «Выше голову!»
Шоссе позеленело, будто на асфальте выросла капуста.
— Смотри, смотри! — раздался вдруг в нашей толпе чей-то голос.
Перед нами разыгралась прямо-таки опереточная сцена, ее создал итальянский пехотинец, державшийся за хвост мула и спавший на ходу. Солдат, который вел мула под уздцы, со всей силы тащил его вперед, тот, что спал или только казался спящим, тянул его за хвост назад.
— Они же его разорвут! Несчастная скотина! — послышались голоса в наших рядах.
— Не разорвут, — возразил Менцингер, — мул животное выносливое.
Всем нам было, конечно, интересно, почему солдат уцепился за хвост мула.
— Устали они, — пояснил Менцингер, — ведь шагают из Рима, из Милана, из Турина, день и ночь шагают.
На самом деле колонна шла всего лишь из Ратече. Там они несколько недель стояли лагерем, собираясь с силами и выжидая, пока нарыв созреет, то есть наши пограничники уйдут «на линию фронта у Радовлицы». Которой вообще не было. Эта славная несокрушимая оборонительная линия вдавливалась все глубже и глубже в тело государства, пока вообще не растворилась в нем.
Иногда кто-нибудь из итальянских офицеров покидал ряды ползущего по дороге зеленого воинства и, подойдя к нам, зрителям, спрашивал:
— Dove sono i Serbi?[11]
— In Serbia[12], — отвечал Менцингер.
— Bene, bene, grazie[13], — кивал офицер и возвращался на свое место.
А Менцингер объяснял нам, о чем он спрашивал.
Наши офицеры так и не вернулись из Засипа, где они учились пробивать танки штыками.
Не было слышно ни единого выстрела. Ни в Есеницах, ни в Яворнике.
С первого же взгляда на эти колонны я понял: наш богатырь Райко никогда не совладал бы со всем этим оружием. Один негромкий пистолетный выстрел, и сильнейшего человека во всем Яворнике не было бы в живых.
Моя вера в непобедимость Яворника была растоптана вмиг.
Вечером по нашим пыльным мостовым уже ходили итальянские патрули — по трое, четверо солдат, приветливых, разговорчивых. Йохану Финжгару они дали даже осмотреть одну из винтовок. В какой-то степени нас, обитателей барака, эти оккупанты даже обрадовали, прежде всего из-за Тэпли, в полной уверенности ожидавших прихода немецких частей и по этому случаю пировавших все последние дни. Как они сразу съежились, когда нас оккупировали итальянцы, какими стали смирными — прямо-таки распластались! Расчеты их не сбылись, списки людей, которые, по их мнению, подлежали высылке, потеряли теперь свое значение.
