– Слышал я, у кого-то из важных дам украли колье с большим синим камешком из индийских копей за черт-те сколько тысяч фунтов? – с хитрым прищуром выложил он.
– И кто ж вам такое сказал? – со всем возможным удивлением, какое мог изобразить, произнес Ростовцев.
– Ну… парнишка из лифтеров. Моего брата средний сынок. Да это не мое дело, откровенно говоря! Хлебнем?!
– …Значит, Чарльз вас послал поговорить про дела наши корабельные? – уже через пять минут, чуть захмелев, справился О’Коннери. – Хотите сами увидеть, чем и как живет наш брат-моряк? А вы-то мистера Лайтоллера давно сами знаете?
– Да как сказать… – неопределенно махнул рукой Юрий.
– Я уже скоро чертову дюжину лет, еще с тех пор, когда мы с ним золото мыли на Клондайке… Уж не знаю, чем ему вы приглянулись, но уважить старого знакомого надо! Так чего вы узнать хотите?
– Даже и не знаю, что вам сказать, мистер… – Стряпчий изобразил некоторую растерянность.
Как он знал, это нередко подкупает собеседника и располагает к себе.
– Саймон, просто Саймон… А вы не англичанин, как я погляжу.
– Русский… Можно звать меня Джордж.
– Русский, значит? – О’Коннери совсем не казался удивленным. – Значит, о «Титанике» нашем писать будете? Ну, пойдемте, посмотрите да поговорите…
Дальше последовал целый ряд перемещений в полутемных узких коридорах. Не парадных пассажирских, а окрашенных дешевой краской и усаженных заклепками…
Саймон время от времени давал пояснения, но Юрий быстро потерялся в этих бесконечных измерительных, приемных и воздушных трубах, штормовых портиках, льяльных трюмных колодцах, ватервейсах.
Они прошли насквозь всю палубу «Е», поднялись и спустились, затем долго шли палубой «F», которую тоже прошли. И у Ростовцева на миг возникла дикая мысль, что они углубились куда ниже последней, восьмой палубы «G» и даже двойного днища, и теперь идут по некоему потустороннему продолжению «Титаника» – его невидимой стороне в том самом «Зазеркалье», выдуманном гениальным англичанином Кэрроллом.
А потом они оказались в низком, освещенном несколькими лампами помещении среди других людей.
Помещение было невелико, футов двадцать в ширину и чуть больше тридцати в длину. Вполнакала светили лампы, пахло потом, ржавым металлом и почему-то немного керосином.
Заполнявшая его публика по большей части состояла из самых типичных матросов. Вроде бы обычные люди, почти такие же, как на городской улице, но почему-то, собранные в одном месте, вызывают некоторую оторопь.
