— …до конца наших дней! — улыбаясь, повторила она.
— Это так далеко, так далеко, что мы можем спокойно жить хотя бы первые двадцать лет, — сказал Радин.
Его очерк был напечатан в сентябрьском номере «Красной нови».
— Интересный материал. Что, если бы вы дали нам еще один-два очерка в таком же плане? — поделился своими мыслями с ним редактор.
— Может, опять махнуть в… Бугач, — осторожно предложил Радин.
— В Бугач? — удивился редактор. — Ну, я думаю, там тема если и не исчерпана, то в главном освещена — это определенно. Нет, я бы хотел очерк, к примеру, о Кубани. Там колхозы крепкие, и люди интересные, да и мало ли что вы увидите там. Как вы на это смотрите?
— Нет, туда я не смогу поехать. До весны, по крайней мере. Занят.
Попрощавшись с редактором, недоуменно уставившимся на него, он направился в Союз писателей, чтобы встретиться со сценаристом, писавшим киносценарий по его повести, в назначенный час сценарист не явился, и, прождав его еще около часа, Радин пошел обедать в ресторан.
За одним из столиков он увидел знакомого малоформиста, веселого болтуна, первым знающего все городские новости.
— Садись ко мне, — предложил малоформист.
Радин заказал обед и стал разглядывать сидевших за столиком людей. Почти все были писатели. Были и актеры, и несколько незнакомых людей.
— Володя, опять пошли аресты, — придвигаясь поближе к нему, сказал приятель. — Вчера ночью забрали… — он назвал двух литераторов, — а сегодня утром и Невского.
Услышав фамилию сценариста, которого он с утра ожидал в Союзе, Радин вздрогнул.
— Как… арестовали?
— Да ты не кричи… Тут, может, наседка какая сидит… Ну, да, арестовали, — торопливо жуя, говорил малоформист. — А ты удивляешься? В театрах уже вторую неделю людей забирают.
— За что ж могли арестовать… Даже нелепо слышать это, — забыв о еде и уставившись на соседа, сказал Радин.
— «За что, за что»! Ерунду говоришь, брат. ГПУ знает, за что. Да. Даром никого не возьмут. Значит, болтал где-нибудь, вот за то и взяли. Да ты-то чего расстроился? Что он тебе, брат или сват? Наше дело маленькое — пообедаем, домой пойдем, ночью поспим, утром попишем. Вот так надо жить, не соваться куда не следует, писать да помалкивать! Верно я говорю, Володя? — доедая второе, сказал он и подозвал официантку:
— Шурочка, большой бокал цимлянского и малость фруктов.
Он пил, ел, болтал без умолку, перебрасываясь словами с сидящими за соседними столиками писателями. Потом, с аппетитом проглотив виноград и грушу, расплатился и назидательно-великодушно сказал все еще сидевшему в оцепенении Радину:
