— Так-то, друг Володя. Надо беречь себя и не рыпаться, в чужие истории не влезать… Ну, до завтра.
Он похлопал по плечу Радина и неторопливо удалился.
«Опять аресты!» — идя домой, думал Радин.
Ему было неприятно вспоминать совсем недавно прокатившиеся по Москве аресты, связанные то со смертью Максима Горького, то с какими-то совершенно нелепыми обвинениями ряда весьма видных лиц. И хотя его самого обходили стороной периодически проносившиеся по стране аресты, было оскорбительно слышать о том, что опять в советской стране наплодилось много изменников, шпионов, враждебно настроенных людей.
«Зачем все это? Кому нужно без конца лихорадить страну? Ведь каждому понятно, что не могут быть изменниками люди, сидевшие в царских тюрьмах, герои, победившие Антанту, Деникина и Колчака, рабочие и крестьяне, освободившиеся от помещиков и капиталистов».
Весь вечер Радин бродил по городу, не находя успокоения, кляня себя за то, что отпустил Соню в Бугач одну, хотя в душе сознавал, что так лучше и для Сони, да и для полковника.
На Тверском бульваре он встретил выходившего из Дома Герцена молодого, талантливого, начинавшего входить в моду поэта.
— Едем в Малеевку, — с ходу предложил тот. — Там сейчас есть несколько свободных комнат. Поживем там с недельку-другую, отдохнем от Москвы, потом махнем на Кавказ. Идет?
Поэт был весел, жизнерадостен и так восторжен, что Радину стало даже завидно.
— Вам, Сережа, бывает когда-нибудь грустно? — спросил он.
— Конечно, когда прихожу в кассу издательства за гонораром, а там плакат: «Сегодня выдачи нет». А вообще чего мне грустить? Человек я молодой, холостой, меня печатают, живу в советской стране, а родись я где-нибудь в Америке или Вене, разве ж я был бы поэтом…
— Спасибо, Сережа, за приглашение, но я сейчас не могу ехать в Малеевку.
— Отчего? Нет денег? Пожалуйста, я только вчера получил процент за книжку стихов, одолжу с удовольствием.
— Нет, нет, Сережа. Деньги есть, не в этом дело. Я — он медлил, — женюсь… собираюсь жениться.
— Же-нить-ся? — с удивлением переспросил Сережа. — Вот-те на. А зачем вам это?
— Полюбил. Пора пришла. Словом — женюсь, — уже недовольный своей откровенностью, тем не менее сказал Радин.
Очевидно, поняв серьезность момента, поэт сказал:
— Ну, если хороший человек и настоящая любовь, то, конечно, конечно, это надо. Обязательно.
Он крепко пожал руку Радину и побежал вниз к Никитским воротам.
Ночь была лунной. Влажный ветерок, изредка пробегавший по комнате через открытое настежь окно, не освежал, а томил еще сильнее. Похоже, надвигается гроза, решил Радин, стоя у окна и вглядываясь в ночную Москву.
