Жена Берсерка | страница 167



И брат, отведя взгляд в сторону, быстро предложил:

— Принести сухостоя из леса? Чтобы тело догорело до конца?

Харальд молча кивнул.

ГЛАВА 8. Красная рубаха

Забава так и провалялась в постели до тех пор, пока не пришел Харальд. Ноги побаливали, да и Гудню, оставшаяся с ней, велела лежать.

Одно хорошо — кашля почти не было. Только чесалось что-то в груди и горле, словно рана там заживала.

Гудню, сидевшая на сундуке, при виде Харальда тут же встала. Поприветствовала его, протянула руки, чтобы принять еду — но тот качнул головой. Сделал пару шагов и опустил миску на колени жене. Бросил на постель закрытую баклагу с элем, прислонил секиру к стене за изголовьем…

— Спасибо, Гудню, — торопливо сказала Забава, смутившись.

Гудню кивнула, быстро посмотрела на нее. Объявила хитро:

— Я скажу рабыням, чтобы начинали топить баню.

И вышла.

— Как прошел твой день, Харальд? — выдохнула Забава, придерживая миску — и глядя, как Харальд скидывает сначала мохнатую шапку из овчины, потом плащ.

От него тяжело несло дымом, паленым мясом, и ей вдруг стало страшно.

— Лучше, чем мог бы, — как-то непонятно ответил Харальд, садясь рядом. — Только день еще не прошел. А ты собралась в баню, Кейлевсдоттир? Возьмешь меня с собой?

Пахнет-то как, подумала Забава, обмирая. Спросила, потому что не могла не спросить:

— Красава… Кресив… мертва?

— Это давно следовало сделать, — спокойно ответил Харальд.

И, не отводя от нее взгляда, открыл баклагу. Глотнул…

Вот и все, с щемящей грустью подумала Забава. Вдвоем их сюда привезли — а теперь осталась только она. Красава непонятную силу получила, да только не к добру…

С ней самой тоже все неясно. Сумела же она как-то от Красавиного колдовства избавиться. И мир вокруг почему-то посерел, а люди красным засветились…

— Ешь, — сказал Харальд.

И сам первым ухватил ломоть печеного мяса из миски.

Забава послушно взяла хлебец, лежавший с краю. Сунула в рот.

— Как ты? — спросил Харальд, проглотив первый кусок.

И вдруг поднялся. Откинул покрывало с ее ног, взялся за носки. Забава неловко пробормотала:

— Я сама…

— Сиди, — осадил ее Харальд.


Все, что осталось от вчерашнего обморожения на ногах у Сванхильд — это несколько мелких желтых пузырей на подошвах. Отек спал. Кожа была чуть красноватой, но и только.

Зажило как на мне самом, вдруг подумал Харальд.

И тут же мысленно поправился — нет, на нем все зажило бы еще вчера.

Он перевел взгляд на лицо Сванхильд. Та смотрела серьезно, чуть испуганно.

— Все хорошо, — объявил Харальд. Одернул покрывало, вернулся на свое место.