Они так до ночи проговорят, устало подумала Забава. А тем временем стемнеет…
И кончиться тем, что Красаву никто никуда не потащит. Или она замерзнет прежде, чем ее занесут под крышу. На снегу ведь лежит, сугробом укрытая. Не по-людски это.
Правда, о том, что крикнула тогда "убей моя сестра", Забава все равно не жалела.
Она стояла, по-прежнему цепляясь за древко. Ноги ныли, от ледяного воздуха, смешанного со снежной крупой, в груди уже зудело — нехорошо, болезненно, предвещая новый приступ кашля.
И Забава, поднатужившись, крикнула:
— Баня.
Мужчины обернулись в ее сторону. Посмотрели непонятно из-под надвинутых на лоб шапок. Забава под их взглядами закашлялась, сказала сипло:
— В баню отнести. Две… — ветер свистнул, унося ее слова, и она, вцепившись зубами в рукавицу, стащила ее. Вскинула руку, показала два пальца. — Две женщины — дотащить. В баню. Не надо стражи. Дверь бревнами завалить, на всю ночь…
— Она дело говорит, — рявкнул тут же Кейлев. — Ларс, пошли человека в рабский дом. Двух крепких баб сюда — да поживей. Пусть отволокут колдунью, и останутся с ней, заодно и присмотрят. Главное, дротик у нее из спины не вынимать, чтобы кровью не истекла. Торвальд, пошли людей за бревнами, что лежат за дровяником. Скажешь, чтобы тащили их к той бане, где девка отравилась. Ислейв, неси Сванхильд туда же.
Приемный отец как-то непонятно глянул на Забаву, а брат, отобрав копье и бросив его кому-то, снова вскинул ее на плечо. Сгрузил на пол уже в бане, пробурчал виновато:
— Я потом снаружи крикну, чтобы ты вышла, Сванхильд. Отец просил узнать у колдуньи — может, наших можно как-то расколдовать? Так у ярла меньше забот будет… и потом, оно ведь снова может повториться?
Затем Ислейв вышел, оставив дверь приоткрытой.
Забава опустилась на лавку, оказавшуюся рядом. Стянула рукавицы, задумалась, стараясь не обращать внимания на боль в ногах. Узнать про колдовство — только как? Сама Красава ей ни за что не скажет… да и Красава ли это теперь? Не пытать же ее?
Пока она думала, вернулся Ислейв, неся полупотухший факел. Бросил его в каменку, где было несколько поленьев. Выглянул в открытую дверь предбанника — и как ужаленный, выскочил наружу.
И почти тут же две бабы приволокли на покрывале Красаву, облепленную снегом, с копьем в спине. Затащили в парную, пригибаясь.
Древко копья гулко стукнуло по косяку, но Красава не издала даже звука.
Потом рабыни вышли в предбанник. Одна, глянув на приподнявшуюся с лавки Забаву, сказала:
