— Когда это случилось? — спросил он, помолчав.
— Шесть дней назад. Мы два дня отлеживались у знакомого Снугги, потом четыре дня добирались сюда. У Снугги был зашит кусок серебряной пластинки в поясе, вот и выменяли на него кое-какое оружие и еду. Так ты примешь нас, ярл?
— Скажите мне вот что, — сказал Харальд медленно. — Ты, Торвальд, и ты, Снугги… почему вы пришли именно ко мне?
Воины переглянулись. На этот раз за двоих ответил именно Снугги:
— Потому что нет того нартвега, который рискнет выйти в море после того, как поднимет свой меч на тебя, ярл.
Мне бы твою уверенность, подумал Харальд. И с чего это Гудрем решил принести жертву именно Ермунгарду? Он воин, дело воина — вспоминать Одина, когда убивает.
Впрочем, весной, перед первыми походами, жертву приносят именно Мировому Змею. Но сейчас вроде бы не время…
Харальд снова глотнул эля, спросил:
— Где сейчас Гудрем? В Йорингарде?
— Когда мы пустились в путь четыре дня назад, он был там, — Торвальд осушил чашу до дна. — Говорят, он объявил себя конунгом Йорингарда. Теперь он конунг и в Веллинхеле, и в крепости Ольвдана.
Значит, Гудрем решил обосноваться здесь, в северном Нартвегре, надолго, решил Харальд. Заявил ровно:
— Я беру вас в хирд. В первом весеннем походе получите половинную долю. Но если зимой здесь будет бой, и вы покажете себя хорошо, пойдете наравне с другими, с целой долей.
— Благодарим, ярл, — быстро сказал просиявший Торвальд.
Снугги тоже заулыбался, кивнул довольно.
Харальд перевел взгляд на Кейлева, стоявшего в проеме распахнутых дверей.
— Подберешь им оружие из наших кладовых. Хорошее. Кольчуги, шлемы. И покажешь, где стоят сундуки тех, кто не вернулся из походов этим летом. Пусть возьмут себе их одежду. И остальное, что понадобится.
— Благодарим, ярл, — уже хором сказали викинги.
Харальд глянул на Ларса, успевшего проснуться — и теперь тихо сидевшего на скамье у самых дверей.
— Ступайте в мужской дом, жить будете там. Ларс. Иди с ними, найди им место. Кейлев, ко мне. Надо поговорить.
То, что было в лодке и там, в пещере, стало для Забавы праздником. Счастьем тихим.
Ласкал. Укрывал, чтоб не мерзла. И когда есть сел, ей в руку куски совал, как дитю малому.
Потом нахмурился, когда она отказалась от горького напитка, что был в баклажке. Поднес к губам горлышко, сказал что-то, глядя с прищуром.
И Забава послушалась.
Такого крепкого питья она никогда еще не пила, поэтому сразу захмелела. Затем все было как в тумане. И пещера, и костер рядом, и лицо Харальда над ней, руки его — по обеим сторонам, оградой от всего и всех… тепло его тела рядом.
