Покой и счастье, как всегда, были недолгими. Опять разразилась гроза. Двадцать первого августа воспитанники коллежа д’Аркур разыграли Вольтерову “Смерть Цезаря”. Он сам называл эту драму, написанную сразу по возвращении из Англии, “очень добросовестным переводом сочинения английского автора по имени Вильям Шекспир, жившего сто пятьдесят лет назад. Этот лондонский Корнель был слегка помешанным, но порой создавал восхитительные вещи”. “Смерть Цезаря” однажды уже ставилась любителями, но Вольтер никогда ее не печатал. Пьеса казалась ему невыигрышной, потому что в ней нет женских ролей и она “слишком римская”. Он был рад познакомить с ней мир хотя бы таким образом. Конечно, она прошла с успехом. Друзья и родственники юношей бешено рукоплескали, про двух актеров даже говорили, что они не опозорили бы Комеди франсез. Словом, спектакль, как и всякое представление любителей, был превознесен до небес. Вольтера это тронуло и позабавило. “Теперь я сочиняю только для школ. Я отверг два театра, где правят интриги: Комеди франсез и свет”. Он послал свои поздравления всем участникам. А дальше начались неприятности. Кто-то из учеников, а может и преподавателей, коллежа д’Аркур сделал очень небрежную копию “Смерти Цезаря”, добавив несколько собственных чудовищных стихов, и отправил ее издателю. Она была напечатана, как многие незаконные издания, с амстердамскими выходными данными. Невероятное количество ошибок привело Вольтера в ярость: “Он убил Цезаря вернее, чем когда-то Брут и Кассий”. Предвидя последствия и надеясь предотвратить худшее, он тут же написал аббату Дефонтену о происшествии, “чтобы он не изливал свой яд в эту рану”. Естественно, надежда оказалась тщетной. Как только il buggerone abbate получил “Смерть Цезаря”, он облил ее ядом насмешек в своем “Обозрении”. Среди прочего аббат говорил, что вольтеровский Брут — скорее квакер, чем стоик, что представлять убийство Цезаря на сцене — противно общественной нравственности и что, несмотря на несколько удачных строф, стихи слабы и тяжелы, а многие рифмы просто отвратительны. Но хуже, чем критика, пусть самая едкая, было то, что Дефонтен опубликовал злополучное письмо Вольтера с пометкой — “Сире”. Теперь весь мир знал тайну, о которой прежде шептались немногие: Вольтер живет с мадам дю Шатле в вотчине ее мужа. Ришелье понадобились весь его такт и влияние, чтобы успокоить дю Шатле. Родственники маркиза де Бретей тоже были раздражены.
