Вольтер редко испытывал приязнь к другим писателям своего сословия и всячески их задирал, напрашиваясь на ссору. Пирон, скромный бургундец, приехал в Париж, мечтая о встрече с Вольтером, перед которым благоговел. Мадам де Мимер, тоже бургундка, состоявшая тогда с Вольтером в связи, взялась опекать Пирона. Однажды она ему шепнула: “Ступайте в мою столовую, он там”. Вольтер действительно сидел там, уютно свернувшись клубочком в кресле у камина. Увидев Пирона, он притворился спящим. Пирон смотрел на него во все глаза, и в конце концов Вольтер не выдержал представления. Он вытащил из кармана сухарь и принялся его грызть, объяснив, что у него такая болезнь, при которой необходимо целый день есть. Тогда Пирон вытащил из кармана фляжку, сказав, что у него такая болезнь, при которой необходимо целый день пить. Гения шутка не позабавила. Пирон вынес от Вольтера множество оскорблений, прежде чем перешел в стан его непримиримых врагов.
Единственным критиком, которого Вольтер не причислял к “Дефонтенам”, был аббат Прево, автор “Манон Леско”, издатель литературного журнала “За и против”. Он не одобрял лишь его тонзуру (позор человечества) и бессребреничество. Если Дефонтен — литературный поденщик, Прево — человек. В том, что они пишут, ясно видна разность их натур. Один годен только на то, чтобы гоняться за маленькими мальчиками, другой создан для любви. Если когда-либо Вольтер сможет оказать ему услугу, он с радостью это сделает.
Не вынося критиков, “насекомых-однодневок”, Вольтер совсем иначе относился к публике. Он был убежден, что пьеса, не имеющая успеха, — плохая пьеса, книга, не пользующаяся спросом, — негодная книга. “Интересная пьеса никогда не проваливается”. В Париже, по его прикидкам, было около четырех тысяч просвещенных театралов, и он полагался на их приговор. В таком мнении Вольтера, конечно, поддерживало то, что все его книги буквально сметались с прилавков, а пьесы почти всегда шли с аншлагом.
В конце марта 1735 года, в основном благодаря усилиям мадам дю Шатле и Ришелье, Вольтеру было позволено вернуться в Париж. Шеф полиции, тоже его соученик по Луи ле Гран, прислал ему официальное разрешение и просил впредь вести себя посерьезнее. Вольтер выехал сразу, но то, что он нашел в столице, пришлось ему не по вкусу. Баловнем салонов стал Мо- пертюи. Герцоги, герцогини и просто хорошенькие женщины, все занялись наукой и становились в очередь, чтобы брать уроки у великого человека. Он постоянно крутился в Версале. Ньютон в переложении Мопертюи был теперь главным предметом разговоров. Высшее общество утверждало превосходство закона гравитации над картезианскими вихрями. Несмотря на всю видимую любовь и почтение к Мопертюи — “вечно вам преданный — глубоко вас чтящий” — он был явно раздосадован, когда увидел своего замечательного друга, окруженного таким вниманием.
