Вольтер одолжил деньги некоему аббату Маккарти, который уехал на Восток, не расплатившись. И вот пришло известие, что в Константинополе аббата подвергли обрезанию и посадили на кол. Вольтер заметил, что ему многие должны, но до сих пор никого за это на кол не сажали.
Он с волнением ждал, как публика примет его “Альзиру”. Если пьеса провалится, “мои враги будут торжествовать. Дефонтены этого мира уцепятся за возможность осмеять меня и оплевать. Ибо такова людская несправедливость: ничто не наказывается так жестоко, как желание доставить удовольствие, когда попытка не удается”.
Аббат Дефонтен, спасенный Вольтером от костра, был теперь его смертельным врагом. Вольтер не мог простить пасквиля, который (если верить Тьерьо) аббат состряпал, выйдя из Бисетра. Он ненавидел этого человека и не упускал случая его уязвить. По какой-то непонятной причине Вольтер отдал аббату свое “Эссе об эпической поэзии” (написанное по-английски), чтобы тот перевел его на французский язык. Как все переводчики, аббат допустил один-два ляпсуса. Например, “с аппетитом съедаемые кексы” у него превратились в “снедаемого голодом Какуса (сына Вулкана)”. Вольтер с истошными воплями накинулся на эту и другие ошибки и выставил аббата круглым дураком. Он не переставал издеваться над злосчастной слабостью бедняги, называл его “il buggerone abbate”' и колол ему глаза “маленькими савоярами” (парижские трубочисты до сих пор почти все савояры). К месту и не к месту он повторял, что вырвал Дефонтена из когтей смерти. Короче говоря, Вольтер не щадил аббата. Дефонтен благородством не отличался и другую щеку не подставил. Он тоже обладал даром злить и имел сильное оружие — “Обозрение современных сочинений”, литературный журнал, издателем которого являлся. Вольтер, так любивший насмешничать, сам был подходящим объектом для насмешек: он, как говорят школьники, заводился с пол-оборота. Не в его характере — презрительно кривить губы и отмалчиваться, достаточно пустяка, чтобы он взорвался, как порох. Вольтер обожал сражения. Он любил общение во всех его формах, и в каком-то смысле нуждался во врагах больше, чем в друзьях. В литературных оппонентах у Вольтера недостатка не было.
Он давно враждовал с Жаном Батистом Руссо. Этот известный поэт, двадцатью тремя годами старше Вольтера, как-то показал ему свою “Оду потомству”, и Вольтер, верный себе, выразил ехидное опасение, что ода
1 Лббат-лжсц (ит).
может не дойти по назначению. С тех пор они бросались друг на друга, как цепные псы. Руссо жил в изгнании, в Брюсселе, и не мог вредить Вольтеру так, как Де- фонтен. Он был бы даже рад пойти на мировую, но обычно говорил: “Что я могу поделать? Война объявлена, приходится воевать”.
