— Да что вы говорите! Серьезно? — изумился старший следователь межрайонной прокуратуры и, зевая, прикрыл рот рукой. — Не может быть! Мне что-то не верится.
— Я пошутил, — методист вздохнул и смерил Рогаткина ничего не выражающим взглядом завзятого книгочея. — Так вот…
Лев Тимофеевич с готовностью кивнул.
— Так вот, друг мой, — продолжил методист. — Если серьезно, то прочитайте сорок третий том Апулея — там есть все про священные швабры. Он на полке под самым потолком, если хотите, я вас туда проведу. — Он повернулся к стеллажам с книгами. — Выносить из читального зала, как вы понимаете, ничего нельзя. У вас есть время? — Методист оглянулся, но Льва Тимофеевича в Историческом зале уже не было.
Тогда методист нырнул под стол, ухмыльнулся и, вытащив припрятанные «Эротические гравюры» издания 1777 года, раскрыл их на развороте.
На Большой Академической улице, в доме с пилястрами, жила тетка Льва Тимофеевича — Кристина Егорьевна Баранова. Тетка всю жизнь работала в Научно-исторической библиотеке и знала столько всего, что поговорить с ней имело смысл даже безо всякой причины. Но у Льва Тимофеевича причина была — пропавшая священная шабра. Правда, все знания в голове его родной тети перемешались до такой степени, что зерна от плевел надо было еще суметь отделить…
Кристина Егорьевна — и Лев Тимофеевич знал это — к старости начала безумно бояться тишины. У нее всегда что-либо звучало — телевизор ли, радио, неважно. В большой квартире под чердаком после смерти дяди никогда не бывало тихо. В настоящий момент у тетки вовсю разливалась Таня Буланова, перемежаясь с Людмилой Зыкиной и Андреем Губиным.
Лев Тимофеевич, услышав Буланову еще на улице, отпер дверь в квартиру тетки своим ключом — та все равно бы не услышала его звонка.
— Влететь бомбой!.. Ты все такой же дерзкий, Лева, как всегда! — встретила его недовольным восклицанием тетя Кристина. Она как раз пила чай с подсоленными сухариками, собственноручно насушенными и красиво уложенными в сухарницу.
— Я, теть Кристина? — удивился Лев Тимофеевич и с некоторой опаской взглянул на свою тетку, которая с детства звала его Мямлей, а если точнее — Мямликом и Хлюпиком.
Пергаментную кожу старой дамы и ее шелковое платье испещряли многочисленные складочки и морщинки, а чудная прическа, которую носили до войны, колыхалась от сквозняка — вот такая тетя сидела перед ним и пила чай с прихлебом. Вдобавок в правом глазу тети Кристины торчал монокль, а на краю стола из смятой пачки выглядывали серые «беломорины».
