Он изо всех сил пытался отвлечься из оцепенения похоти:
- Сноуи? А ты знаешь, как твоя мать узнала, что я писатель?
Когда она пожала плечами, её потрясающие груди приподнялись на несколько дюймов, а затем опустились.
- Я думала, ты ей сказал.
Писатель неопределенно кивнул.
- А ты случайно… не видела кого-нибудь похожего на меня в городе?
- Ты шутишь! Я бы упала в обморок на улице, если бы увидела парня даже вполовину такого красивого, как ты!
Да, должно быть, у неё проблемы со зрением.
Он надеялся, что не покраснел, но в одном был уверен: после того, как она произнесла эти слова, из его пениса вытекло гораздо больше семенной жидкости, предшествующей эякуляции.
- Это… э-э… очень мило с твоей стороны, Сноуи.
Она наклонилась ближе.
- Мне бы очень хотелось знать, о чем ты пишешь?
По крайней мере, его стандартный ответ отвлечёт его от тяжелой ауры сексуальности, исходящей от неё, словно дым; и весь этот ответ был основан на том, что он сформулировал, прочитав все свои романы - которые он не помнил, как писал - и его философской идеологии, которая была у него в крови.
- Я - писатель, - с нажимом произнёс он. - Я путешествую по всей стране. Мне необходимо видеть разные вещи, разных людей. Мне необходимо видеть жизнь в разных социальных слоях.
- Стратас, - сказала Сноуи.
Или это “cтратум” во множественном числе? Или нет! “Стратум” - единственное число, а ”cтратa” - множественное! Чёрт! “Стратас” - это неправильно![14]
- Я приезжаю в такие отдаленные города, потому что они на самом деле живые. Они живут своей собственной жизнью, отдельно от остального общественного мейнстрима страны. Такие города более реальны. Я - писатель, но в более эзотерическом смысле, я - провидец, потому что то, что я пишу - это переосмысление того, что я испытываю, а происходящее вокруг является необходимым опытом.
Претенциозное и, по сути, нелепое самовыражение, казалось, обворожило Сноуи. Её розовые глаза остановились на нём, и рот на её, почти неестественно, узком лице открылся; показалось, что его скучный, фальшивый интеллектуальный ответ подействовал, как любовное зелье. Это, безусловно, превратилось в самые странные несколько часов его жизни, пришло понимание Писателю в голову. Будут ли часы его пребывания в этом городке такими же странными?
Она смотрела на него так пристально, что ему показалось, будто она вот-вот наклонится и поцелует его. Писатель знал, что должен держать себя в руках. В конце концов, он был лет на тридцать старше, если не больше; к тому же, как бы это ни было приятно, если бы она поцеловала его, он несомненно испустил бы спонтанное семяизвержение в свои штаны.
