Они весь вечер гуляли всей компанией, бокал за бокалом поглощая холодное розовое вино. Потом постепенно друзья разошлись. Джулия заявила, что устала, и Даниэль пообещал проводить Элис до дома.
Они болтали и смеялись до тех пор, пока последний графин не опустел, потом вышли из кафе и направились к ее дому вдоль Сены, сверкающей, словно россыпь бриллиантов в свете уличных фонарей. Париж тем теплым весенним вечером был так опьяняюще красив, что она от восторга забывала дышать. Ощущение счастья, переполнявшее Элис, было настолько сильным и острым, что у нее кружилась голова. Они почти дошли до ее дома, когда Даниэль обернулся к ней, взял в ладони ее лицо, словно что-то бесконечно драгоценное, и поцеловал – жарко, требовательно.
– Ко мне? – пробормотал он, будто все уже было договорено заранее. Желание, бурлящее внутри, сделало ее беззаботной и дерзкой. Кипящая кровь текла по венам, словно соревнуясь на скорость со сверкающей в свете фонарей рекой.
Но как только он взял ее за руку и пошел дальше, тихий голосок в голове стал настойчиво нашептывать: воспитанные, приличные девушки берегут себя для будущего мужа. Даже сквозь розовую дымку влюбленности она понимала, что он никогда не станет подходящим мужем; они были слишком молоды, Париж – слишком романтичен, он флиртовал напропалую со всеми девушками. А что, если она забеременеет? Ее репутация будет разрушена, и перспективы удачно выйти замуж уничтожены навсегда. Чувствуя себя неловко, она, как школьница, отстранилась.
– Меня ждет Джулия.
Вернувшись в Америку, она мучительно тосковала по нему, сожалела о том, что не позволила себе до конца отдаться ему. Она воображала это так много раз. И вот теперь он снова перед ней – а она не в силах произнести ни слова.
Им принесли напитки: разбавленный водой мутно-белый лимонный сок, в стакане, доверху наполненном кубиками льда, с ломтиком лимона на краю стакана. К нему подали изящную серебряную тарелочку с сахарной пудрой и две ложечки с длинными ручками.
Когда официант вышел из комнаты, они одновременно нарушили молчание, в один голос произнеся:
– Итак, чем ты занимаешься?
Она засмеялась, чтобы скрыть свое смущение.
– Дамы вперед, – сказал он.
Элис уже забыла, как бегло он говорил по-английски.
Потягивая напиток, она рассказала, как неуютно ей было дома после нескольких месяцев беззаботной жизни в Париже, как она восстала против врожденного консерватизма вашингтонского высшего света, против отупляющего социального круга, против ограничений, которые накладывало на нее положение дочки видного политика. Ей приходилось раз за разом доказывать, что в ее прошлом нет ничего, буквально ничего, что может запятнать его репутацию в будущем.
