— Батюшка, батюшка… — заплакал Василий.
Как ни был Василий Иванович молод, но и он знал, что и ранее случалось и родовитым боярам, и князьям, в том числе потомкам Рюрика, оставлять мир и семью ради монашеской рясы и праведной жизни. Еще на заре строительства Печерской обители, во времена преподобных Антония, Феодосия и Никона Печерских, сын знаменитого киевского боярина и воеводы Яна Вышатича Варлаам сменил меч воина на посох послушника. Вскоре его примеру последовал боярин и евнух великого киевского князя Изяслава Ярославича Ефрем. И тот, и другой оставили семью и детей. Это вызвало гнев не только близких родственников, но и самого великого князя, приказавшего слугам взять «в железа» Антония и Никона. Последним пришлось бежать из обители: Антоний — в Чернигов, под покровительство князя Святослава Ярославича, а Никон — в Тмутаракань.
Первым же из Рюриковичей, сменивших светлые княжеские одежды на рясу и власяницу, стал внук Святослава Ярославича, сын черниговского князя Давида Святослав, в крещении — Панкратий, в иночестве — Николай, прозванный современниками Святошей. В тот далекий год1, когда князья Владимир Всеволодович Мономах и Олег Святославич Черниговский женили своих сынов Юрия и Святослава на дочерях половецких ханов, когда русская православная церковь причислила к лику святых Феодосия Печерского, он, оставив жену Феодосию и дочь Анастасию на попечении братьев, принял постриг. Потом были и другие князья из ветви Ольговичей, потомков Михаила Святого, казненного в Орде в лето 6754 от сотворения мира или в 1246 год по Рождеству Христову. Но чтобы потомки Владимира Мономаха, Мономашичи, добровольно возлагали на себя иноческий клобук, такого не случалось…
— Успокойся и выслушай до конца, — взял сына за руку Иван Дмитриевич. — Мою бывшую полюбовницу, Настасью, которая ныне, как слышал, — улыбнулся он, по-видимому, над второй тайной сына, — в Рыльске, я освобождаю от каких-либо обязательств к моей особе. А чтобы она не мозолила тебе или твоей матушке, если та все же вернется из Польши, очи, отправь ее в мое сельцо, что на реке Большая Курица. Это на восход от Рыльска, на правом притоке Сейма, верстах в двадцати пяти от едва живого ныне града Курска.
— В той стороне, где обитает обретенная на корнях древа икона Знамение Божией Матери? — тихонько всхлипнув, уточнил для себя Василий.
— В той, — подтверждающе кивнул лысой главой Иван Дмитриевич, — только часовня с иконой находится на Тускуре-реке, а сельцо — на Большой Курице. Это несколько ближе к Рыльску, — уточнил на всякий случай. — Так вот, — вернулся он к сути при внимательном молчании сына-князя, — пусть живет она там с детками и тамошними крестьянами. Да накажи старейшине, чтобы не забижали. Ни ее, ни детишек…
