Однажды за завтраком Калисфения Викторовна сообщила: – Снился мне сегодня корабль. Полные трюмы желудей. Я полагаю, это к вареникам с вишнями.
– Мама, но ведь сейчас зима, – несмело напомнила ей Вероника.
– Тогда к земляничному киселю, – сказала Калисфения Викторовна.
– Все же трудно себе представить... – по-прежнему неуверенно, нараспев, произнесла Вероника. – Быть может, к желудевому кофе?
– В крайнем случае – к жаркому из кокосов, – как бы стыдясь собственной уступчивости, определила старушка.
После завтрака я по обыкновению устроился в кабинете возле аквариума.
Вошла Вероника. Хорошо еще, „я не успел скомандовать капитану «кругом!» (Его горящие досадой глаза выдавали, как горько он сожалеет, что я не выдал себя и мое разоблачение сорвалось.)
– Дмитрий, – сказала Вероника, – нам нужно поговорить.
Она присела на широкий подлокотник кресла, зябко кутаясь в клетчатый плед.
– Да, – сказал я, поворачиваясь к ней и искоса наблюдая за капитаном, от которого ждал пакости в любой момент.
– Дмитрий, то, что предрекла за завтраком мама, непременно должно осуществиться.
– Очень рад. Никогда еще не пробовал жаркого из кокосов, – искренне признался я.
– Ты не понял, – с досадой прервала меня Вероника. – Ничто не происходит само собой. Тебе надо попытаться... Одним словом, маму нельзя огорчать...
В некотором замешательстве я опустился на второй подлокотник, опасаясь все же, как бы кресло не разломилось пополам. Оно скрипнуло, но выдержало.
– Как-то мама попросила папу привезти из плавания говорящего попугая, – сказала Вероника. – Папа достал, но по дороге попугай улетел с корабля.
– Тогда он купил щегла, – вставил я.
Она оставила мое замечание без внимания.
– Папе пришлось поворачивать судно вспять. Я посмотрел на капитана. Он улыбался хитро и хищно.
Вероника всплакнула.
– Знаешь, еще когда был жив папа, он раздобыл говорящую щуку и настаивал, чтоб я попросила хорошей зарплаты. А я выбрала другое – чтоб она познакомила меня с достойным человеком. Я долго ждала, но в конце концов ты пришел. – Она обмотала мне шею шарфом и застегнула пуговицы пальто. Дала большую хозяйственную сумку. – Иди прямо к директору.
Дул пронизывающий ветер. Я долго стоял перед застекленной витриной, наблюдая, как в мутной глубине гастронома толкутся люди – словно рыбы, открывают и закрывают рты; как растворяются и возникают за прилавком продавцы в белых халатах. Потом замерз и шагнул внутрь. Кафельный пол был чисто вымыт. Явственно пахло свининой и селедкой. В белой эмалированной лохани с обитыми до черноты краями лаково поблескивали крупные бобы почек.
