Барабанной дробью ударил по крыше ливень. Изъеденная ржавчиной, она сразу дала течь.
– Ну надо же, Тринидад! Залатать ендову не мог, – рассердился я.
Вероника неуверенно на меня посмотрела.
– Что, простите?
Мне стало весело. Я оторвал клочок бумаги, на которой были разложены бутерброды, и сделал набросок.
– Пропайка швов в ендовах требует особого умения. На словах это трудно объяснить. Я полночи переписывал кусок, где речь о ендове. Переписывал, но, похоже, так и не рассказал толком, что это такое. Так вот, крыша ведь не может быть абсолютно гладкой. Труба, дымоход, слуховое оконце... – Я изобразил суфлерскую будочку. – Вот, например, оконце... Оно словно арочка. И туннелем уходит – куда? Правильно, в чердак. Эти неровности кровли – выемки, впадины – и называются ендовами. Весной в них дольше задерживается снег. После дождя остается вода. В этих впадинах железо, естественно, изнашивается быстрей...
– Дмитрий Николаевич, дорогой, – завороженно прошептала Вероника. – Дайте, пожалуйста, почитать... Почитать то, что вы пишете ночами,,.
Я взглянул на нее и возликовал. Как несправедливы мы все-таки к обману и обманщикам! Как бываем ограниченны и предвзяты в оценке лжи, этой чудодейственной, окрыляющей фантазию силы!
Да, обман рано или поздно обнаруживается. Но того времени, пока вы мечтали... ждали... верили... тех светлых и праздничных минут, того приподнятого настроения у вас уже никому не отнять. А разочарование... Оно лишь плата за счастливый сон наяву. И, согласитесь, плата не такая уж большая. Вот почему, стоит разоблаченному обману почистить перышки и явиться перед вами в новом обличье, как вы ему рады-радешеньки и порхаете вокруг, словно мотыльки возле фонаря, и заигрываете с ним, хотя знаете прекрасно, чем это грозит.
Пока я пировал в гостеприимном доме, пока гулял в парке, все это время тучи над моей головой продолжали сгущаться, и я не мог выкинуть из головы образцово-показательного работника жэка с вдумчивыми карими глазами. И вот неожиданный поворот. Письмо другу могло спасти меня!
Вечером я оделся прилично случаю, повязал галстук, почистил без гуталина ботинки, завернул свою тетрадь с письмом другу в газету и отправился к Редактору – адрес я помнил. Знакомое шарканье шлепанцев, очки в массивной роговой оправе и ароматная трубка. Он стоял передо мной, маленький гномик без колпака. В первый момент лицо его ничего не выразило, но уже в следующее мгновение оно приобрело выражение приятного изумления, а затем откровенной радости.
