Зинка пробежала глазами по кухне, по столу, накрытому к завтраку, остановилась на ноже, вилках, увесистом металлическом половнике, рука потянулась за ним.
– Ты кто таков? – Она завладела половником и сразу почувствовала себя уверенней. – Откель заявился? Выкладывай!
Незнакомец не спешил отвечать, оглаживал огромной пятернёй усы и бороду, не закрывая рта и мелко покашливая, раздумывал.
– Чего молчишь, рожа? – пригрозила Зинка, почуяв заминку незваного гостя. – Сейчас орать стану. У меня соседи рядом. – Она даже половником помахала для острастки. – Давай, двигай в коридор! Дух от тебя, как от козла вонючего!
– Извиняйте, хозяйка, – с издёвкой буркнул бородач, но назад осадил, закосолапил из кухни. – Прощенья просим, если что не так…
И, медленно пятясь, не сводя масленых глаз с Зинаидиных вздымавшихся грудей, ретировался до самой входной двери, где, наткнувшись на подвернувшуюся табуретку, толкнул её ногой, будто медвежьей лапой, но ловко подхватил, не позволив грохнуться на пол, и уселся на неё, обхватив надёжно и крепко обеими ногами.
– Кормить, значит, не будешь? – выдавил он из себя с хрипотцой.
Зинка ошалела от такой наглости чужака.
– Я гляжу, нахальный ты больно! – грозно насупила она брови. – Ни слова, ни полслова, ни имени, ни фамилии, а хвать бабу за задницу и в угол, а не удалось, так жрать ему подавай.
– Ага! – рыжий опять ощерился жёлтыми клыками и утёрся локтем, слюни так и капали с его толстых губ, то ли от голода и ярких кухонных запахов, то ли аппетитной хозяйки.
– Анатолия мово знаешь? – уставилась она на него испытывающим взглядом.
– От него, – моргнул бородач, почесав за ухом.
– Где же встретились?
– Известно где, – он неопределённо кивнул в сторону. – Там.
– Где там? Ты загадками со мной не говори. Я ведь наскрозь вижу.
– Как будто не догадываешься?
– Я-то знаю. Не один год бедую. То ли вдовствую, то ли в невестах засиделась. Сама не ведаю.
– Больше на невесту косишь.
– Вот именно, косю. Перекосилась уже.
– Не гневи Бога.
– Глянь-ка на него! Бога вспомнил! Да ты что же, верующий?
Бородатый молчал.
– Вот бороду-то, как у разбойника, отпустил. Небось не одну душу сгубил, а теперь Бога вспомнил?
Бородач только крякнул, голову ниже к полу нагнул, глаза потупил. Ну, прямо, монах покорный, рясу только вместо тряпья!
– Чего согнулся весь? Может, думаешь, поверю, что перевоспитывают там вашего брата, да в сан монаший обряжают? Толька мой, когда первый раз угодил туда по пьяной дури, ещё человеком был, хотя в драке едва мужика из-за ревности не порешил. А воротился, хуже зверя. На неделю его и хватило. Опять по пьяни загремел за мордобой. И прибил бы до смерти, если бы не соседка. Тётка Пелагея спасла. Из-под его кулаков вытащила.
