– Прошёл, в общем, заочное обучение, – Щергунцов поднёс ему зажжённую спичку, но бородач отвёл его руку.
– Полный курс лагерной академии, – буркнул он.
– И за что же тебя наградили? Не за спасение тонувших на море?
– Григорий Артемьевич, я попрошу… – резко вмешался Жогин.
– А пусть поизгаляется, – беззлобно отреагировал Пастухов, не остывший ещё от воспоминаний. – Я и сам, может, так же топорщился, если бы не испытал всё на собственной шкуре.
– Так за что сидел, борода? – не унимался Щергунцов.
– Отбыл по полной и судимость погашена, так что не переживай, начальничек.
– Давайте всё-таки продолжим, Кондратий Федосеевич, – постучал по столу ручкой Жогин.
– Что же тут продолжать? – вздохнул Пастухов, запустив пальцы в седую шевелюру. – Сами вы были молодыми. Помните, какими цветами пахнет тело первой девушки. А мне Господь подарил счастье наслаждаться этим целые сутки, пока нас нашли. Вот тогда Глафирка и понесла от меня ребёночка.
Сказано это было так, что ни у Щергунцова, ни у Жогина долго не могло найтись нужных слов.
– Уцелеть-то как удалось? – хмыкнул, придя в себя, Щергунцов. – За грешное место не вздрючил тебя на крюк батяня осквернённой девки?
– Жив, как видишь, – глубоко затянулся дымом Пастухов. – Бока мяли и кости ломали, угрохали бы, конечно, по приказу отца, только пригрозила ему Глафирка, что наложит на себя руки, если прибьёт меня. Да и не выгодно было известному человеку придавать огласке случившееся. Он скоренько дочку замуж выдал за Гордея, дружку Никифору огромадными откупными зенки залепил, и объявили всем, что мальчонка родился будто бы от него. Но цыганская натура видна уже в пелёнках. Потом услышал я, что отдали его на воспитание божьей старушке при женском монастыре, а чуть подрос – выперли в детский дом, где он и сгинул, подхватив тиф, а может, так Глафирке сбрехали, ведь не унималась она до последнего, умаливала отца на поиски. Но время прошло – сама забеременела от Гордея и родила ему душегуба, убившего ради денег родную мать…
– Снегирёв мать не убивал.
– Как не убивал? – вцепился руками в стул Пастухов. – Что ж народ на кладбище клевету наводит?
– Он покончил жизнь самоубийством, когда был помещён в камеру по подозрению в убийстве. Оставил записку.
– А нож, который у него нашла продавщица магазина? Это не доказательство?
– Следствие проверяет все версии.
– Плохо проверяете!
– Не тебе судить! – поднялся и заходил по кабинету Щергунцов. – Ты знай, тискай нам свою историю, если сам же её и не придумал.
