— Знаете, она какая злая! — сказала мне та девочка, которая готовила уроки. — Она нарочно под себя ходит.
— Сколько же она так лежит? — спросил я.
— Да три года уже будет… Хоть бы в больницу ее взяли, так не берут…
Нетрудно понять мое тогдашнее состояние. Впервые я чувствовал себя представителем власти, официальным лицом, чувствовал себя так, словно я нес ответственность за то, что люди были вынуждены жить в столь тяжких условиях. Спокойная жестокость, с которой говорила девочка об умиравшей старухе, поразила меня. Но разве было у меня право судить эту девочку? Разве не сама жизнь здесь, в этом полуподвале, рядом с разбитой параличом старухой — делала ее такой?
Как будто угадав мои мысли, мать девочек, до сих пор молчавшая с отрешенной суровостью, вдруг подала голос:
— Хоть бы вы помогли нам, что ли… Уж куда только не обращалась! На очереди стоим, да что толку — раньше на тот свет, видно, отправлюсь, свои законные три метра получу… Да что говорить, вы и сами все видите…
Да, я видел. И сердце мое переполнялось желанием помочь этим людям. Точнее говоря, необходимость помочь им представлялась мне настолько естественной, очевидной, что тут и раздумывать было нечего. Я пообещал им сделать все, что возможно.
«Будем составлять письмо в райисполком о пожеланиях и претензиях избирателей, надо не забыть эту семью», — сказал один из членов комиссии, когда мы возвращались на избирательный участок. Но мне этого казалось мало. Я понимал, что письмо это вряд ли что-нибудь изменит. Я сказал, что с а м займусь этим делом. Я знал, что, если не сделаю этого, всю жизнь буду винить себя, будто имел возможность помочь и не помог, будто прошел равнодушно мимо чужого горя. Я все еще находился под впечатлением от увиденного. «Неужели, — думал я, — найдется такой человек, которого я не сумею убедить, который не проникнется сочувствием к этим людям?.. Не за себя же я хлопотать буду».
Надо признаться, что здесь не обошлось без моего не в меру услужливого воображения. Я уже видел, как семейство, за которое я хлопотал, перебирается из своего полуподвала на новое местожительство, я слышал, как мать девочек говорит: «Это нам тот молодой человек помог… А я и не надеялась…» Я, конечно, больше не покажусь им на глаза, но они всегда будут помнить меня и благодарить…
А что получилось дальше? Я был слишком неопытен, неискушен в подобных делах, я даже не знал как следует, с чего начинать, к кому обратиться. Я сунулся было в райисполком и скоро убедился, что ходатай из меня никуда не годный: попасть, допустим, к председателю исполкома у меня и в мыслях не было, я робко обратился к какой-то сотруднице, то ли инспектору, то инструктору, не помню уже, и в ответ услышал: «Они же стоят на очереди. Чего вы еще хотите?» — «Но у них же, поймите, особое положение, — пытался возразить я. — Я сам видел». — «Молодой человек, уверяю вас, положение у всех особое…» Мне ничего не оставалось, как покорно удалиться.
