— Мать Софии — русская, — проговорил он.
Ну вот, заговорил. Пусть, пусть говорит. А она помолчит пока. Так хочется покоя. Но надо же для порядка хоть что-нибудь ответить. Один-единственный раз ответить, а потом опять надолго замолчать. По счастью, на столе оказалась забытая и не пустая бутылка красного вина и пара бокалов. Пришлось подняться, налить вина себе и гостю.
— Моя мать — тоже, — продолжил он. — Забавная традиция в нашей семье — жениться на русских ба… женщинах, а?
— Мы теперь соседи! — огонек её сигареты метнулся в сторону белой стены.
— Да, — поспешно отозвался он и продолжил о своем. — Я не люблю болгарок. Они чачкалицы. Русские женщины лучше. Красивее и … покладистей, что ли!
— О! Вы очень хорошо говорите по-русски!..
— Да! Так же как моя дочь…
— Только вот я не покладистая. Я не намерена быть покладистой. Моя жизнь вполне сложилась. Я ни дня не жила для себя, да мне и не надо. У меня есть вполне определенные взгляды на жизнь, и если кому-то они не интересны или не нравятся…
Эх, разговорилась она, да не с тем человеком, да не о том. Какое ему дело до её интересов и взглядов на жизнь? Она сейчас даже не видит его лица. Утром встретит на улице — не факт, что узнает. Зачем она говорит это всё ему? Хорошо, что темно и лампа не горит. Наверное, он сейчас улыбается, иронизирует над одинокой, болтливой бабой.
— И ещё: я ни дня в своей жизни не была одна, — выпалила она напоследок. — Хотя давно уже…
— И ещё я люблю русских женщин за их силу духа. Вот такую, как у тебя. Вы не преодолеваете трудности. Они для вас просто не существуют.
— Возможно, мне показалось, но София такая же. Нет?
— Штирлиц! — мужик засмеялся. — Помнишь фильм? Это он так говорил «нет?»
Слава и всяческие похвалы, много денег и счастья в личной жизни изобретателю энергосберегающих лампочек. Ведь именно благодаря ему над головами одиноких полуночников больше не вспыхивают стоваттные фонари, разгоняя на стороны мглу и ввергая в смущение тех, кто пока стесняется посмотреть собеседнику в лицо. Спираль лампы над их головами поначалу едва затеплилась, отняв у темноты змееподобные побеги виноградных лоз. Голос Григория звучал глухо, как из-под подушки:
— Это я ещё сплю или уже проснулся? Кто этот дядя, мама?
— Меня зовут Спас Чавдаров. Я отец Софии и ваш сосед.
Но Наташа, не обращая внимания на сына, рассматривала ночного гостя при свете лампы, как впервые. Итак, Спас Чавдаров. Не молод и не стар, не низок — не высок, не красив, но и не урод — мужик как мужик. Глаза темные, нос — выдающийся, руки и грудь покрыты густой черной шерстью. Шерсть на голове имеет колер перца с солью в соотношении четыре к одному. Одет мужик в клетчатую рубаху и джинсы. В целом — не в её вкусе. Как и большинство болгарских мужчин, немного похож на турка или грека. Но над широким кожаным ремнем бока не нависают. Под сандалии носки не надевает, как какой-нибудь лох. Впрочем, совсем скоро лето и ночи уже стали совсем теплые — можно и без носков обойтись. Может быть, Спас Чавдаров даже и не злой человек, может быть даже и не жадный. Вон, София-то вполне себе хороша. Пацанка, конечно, но характер ровный, без закидонов. Лампочка, между тем, разгоралась, уничтожая не только мрак, но и обоюдное смущение.
