– Но, почему?! – искренне удивился солдатик.
– Не доверяют – Томаш поднял кружку. – Боятся. Сами-то посудите. То охотники в средних веках по всей Европе ловят. То Двенадцать таблиц. То инквизиция. То Огненная палата. То вешают Салеме. То в Вале распинают. Теперь вы.
– Сколько вам лет? – спросил вдруг, солдатик.
Томаш запнулся, обескураженный внезапностью вопроса. А затем, понял смысл. И развеселился по-настоящему.
– Я не бессмертный – протянул он со смехом.
– А они тоже есть? – вцепился солдатик в его фразу.
– Кого там только нет… – Томаш ещё хлебнул пива.
– …Но, вы решили пойти к нам. Почему? – в интонации, с которой был задан вопрос, впервые прозвучало истинное, чисто человеческое любопытство; и – даже нотка непонимания.
Томаш глянул в кружку, оставалась ещё половина.
А перед взором возникла картина: людские коробки-фаланги до горизонта. И в каждой – мальчишки в военной форме.
Он перевёл взгляд на солдатика.
– У вас я буду богом – просто ответил Томаш.
Солдатик округлил глаза, попробовал что-то сказать, но поперхнулся и закашлял.
– Вот, правильно. Туберкулёз же – с сарказмом одобрил Томаш, и понизил голос. – Я сейчас отчалю. Забегу к себе, за вещами. А вы ещё полчаса подождите.
Солдатик с усилием сглотнул, прочищая горло.
– Вы слушаете меня? – Томаш смотрел не мигая. – Ну, вот. Потом, спокойно ступайте. Перейдите Банный мост, и на той стороне спускайтесь прямо к речке. Я уже буду там.
– А если вас не будет? – солдатик кашлянул пару раз. – Мало ли, что случится!
Томаш задумался.
– Тогда, через пятнадцать минут берите всех, кто тут есть, и идите ко мне домой.
– Где вы живёте? – агент тоже заговорил приглушённо.
– Да тут, наверху! – внезапно, пьяно и громко ответил Томаш, и кивнул в потолок.
После чего, с трудом, с усилием, поднялся со стула.
– Ох, ладно, коль заразить меня боишься! – пробасил он весело на оба зала, и сгрёб полупустую кружку следом. – Иренка! Я у себя допью. Верну утром.
Фарбаутр отступил на шаг назад, а чех кивнул пустоте по другую сторону парты, благожелательно и радушно:
– Ну, бывай, служивый. Хорошо посидели. Душевно.
И повернулся – довольный, будто и правда, только что налился пивом – сжимая в согнутой руке воображаемую кружку.
– Рисунок… – изумлённо выдавил фон Зефельд. – Исчезает!
Графические контуры костей, сухожилий, прожилок, вен, и мышечных волокон на лице Горака, действительно, заметно стали бледнее. Чёткие чёрные линии истончались, превращаясь в штрихи. А нити капилляров и вовсе целиком растворялись, словно таяли, тонули в крупных порах кожи.
