Майор проснулся от собственного крика. Еще некоторое время он хрипел и крутил головой, пока не понял, что сидит в собственной кровати и кричит, держа правой рукой мокрую то ли от слез, то ли от слюны подушку. Придя в себя, он отбросил подушку в сторону и посмотрел на часы. Время было полшестого утра. Ложиться больше он не стал, все равно на работу скоро, – подумал он и пошел умываться. Страх и тревога, мучившие его так долго, исчезли, уступив место спокойствию и душевному покою, и почему-то он был в твердой уверенности, что нужно делать и как, словно невидимая рука направляла его, выводя из тьмы, в которой он оказался.
Через пару часов он был уже на работе, дверь пропускного пункта никак не открывалась, он несколько раз нажал на кнопку звонка, и наконец электронный замок щелкнул. Охранник проводил его заспанным удивленным взглядом, так как майор обычно приходил к половине девятого, а тут приперся на час раньше, и, подойдя к решетке, попытался реабилитировать себя:
– Товарищ майор, – громко доложил он, – за время моего дежурства происшествий не случилось.
Однако тот, даже не удостоив его взглядом, прошел дальше. «Видно, не в духе», – подумал охранник и, поудобнее усевшись в кресло, снова задремал.
Войдя в кабинет, он первым делом налил себе выпить, двести грамм водки он проглотил, не почувствовав ни вкуса, ни запаха, затем опустился на свое рабочее место и стал думать. «Совсем все не так, – думал он, – вроде и кадровик, и доктор в один голос твердили о моем отдыхе, а что даст этот отдых? Ничего. Клизмой еще никому душу не вылечили. Да и сам я давно чувствовал, что свернул не на тот путь. А все верил обещаниям начальства о скором переводе в тихое и спокойное место. А что в итоге? Галлюцинации или бред, чуть ли не каждую ночь. Не было ведь такого, когда работал простым оперативником, выслеживая воров карманников или грабителей и убийц, и люди были благодарны мне. Работа должна приносить удовольствие, ну или хотя бы удовлетворение от того, что ты делаешь нужное дело. Здесь, в своем бункере я как-то упустил себя и стал мясником, получающим удовольствие от пыток, крови и чужих страданий, даже не могу никому сказать, чем же таким я на своей службе занимаюсь. Да если и скажу – будут шарахаться как от прокаженного… Надо начать новую жизнь, только пока не знаю как. Тяжело даже самому себе признаться, что не прав. И надо с учителем поговорить, прояснить одну нестыковку, причем ключевую, от его ответа многое будет зависеть». Он налил себе еще сто грамм водки, залпом выпил и стал в ящике стола искать сигареты. Он практически не курил, но держал в столе пачку-другую на всякий случай. Пошарив в нижнем ящике стола, он нашел мятую пачку сигарет и, достав одну, закурил. «Вот так, – продолжил он размышления, – делаешь что-то, ковыряешься в надежде на лучшее будущее, а в итоге оказывается – пустота, круглый ноль и никакого просвета». Раздумья его прервал доктор, тоже, как ни странно, явившийся несколько раньше обычного.
