Каждый взгляд на эту дверь словно бы дарил ему уверенность в том, что перемена его судьбы не является лишь фантазией. Всякий, кто проходил по коридору, должен был заметить табличку, должен был увидеть, что господин Э. Малиновский — не один из миллионов, но занимает высокое, руководящее положение. Эта дверь больше, чем документ в кармане, больше, чем его фамилия, занимающая третье место в списке должностей, больше, чем что бы то ни было, обозначала его позицию среди людей, поскольку неустанно и надолго отсылала к внешним атрибутам власти.
Дверь открывалась в небольшой кабинет, обставленный обычной офисной мебелью, несколько необжитый, не имеющий никаких признаков личности Малиновского. С тем же успехом тут мог восседать завтра кто-то другой. Иначе было в огромном кабинете Шуберта, обставленном его собственной мебелью, где было ясно, что царит здесь сановник, которому разрешено формировать этот мир по своему желанию. Над желаниями этими в фонде посмеивались. Шутили Богна и Борович, а также и прочие, а Малиновский смеялся вместе с ними, но лишь над их словами. На самом деле кабинет Шуберта был обставлен просто прекрасно, в нем имелся угол для работы, угол для отдыха, а кроме того, парча, гобелены, ценные и даже весьма ценные предметы, мебель — элегантная и удобная.
Сперва Малиновский носился с идеями улучшения — одомашнивания своего кабинета. Не случилось это по нескольким причинам. Во-первых, не хотелось раздражать Яскульского, во-вторых, отговорила Богна, а кроме того, на это не было денег. Впрочем, с течением времени Эварист научился думать об этой комнате как о временном пристанище, об этапе, к которому следует привязываться лишь постольку, поскольку он первый.
Нынче это чувство было сильнее, чем когда-либо ранее. Чуть ли не впервые в жизни он держал вожжи собственной судьбы. Все — или почти все — зависело от предложения, которое он должен был приготовить министру.
Он сел и внимательно перечитал собственные заметки. А они были такими ясными, что он и уразуметь не мог, отчего министр посчитал их слишком общими.
«Нужно их переделать, — думал он. — Заключить в параграфы, дать конкретные примеры. Но как, как?»
Собственно говоря, он верил, что эти заметки — последнее слово в том, что он мог представить министру. Они ведь содержали острую критику прежней деятельности фонда и указывали, что в будущем следует проявлять больше осторожности. Что же можно к этому добавить?… Если бы у министра оказалось побольше времени и он внимательнее все прочел, наверняка бы не захотел чего-то иного.
